Мы с гауптманом Румором бились над решением задачи, как распределить весь груз по оставшимся машинам. Причем самой большой проблемой являлась доставка горючего, которого должно было хватить до Марселя. В нашем дивизионе имелась, конечно, двенадцатитонная автоцистерна, но две большие шины у нее оказались настолько в плохом состоянии, что рисковать не стоило. И тут мне стало известно, что под Лангром находится войсковой склад покрышек.

На складе отмечалась полная тишь и благодать — все господа отправились в рождественский отпуск! Начальника замещал какой-то тупоголовый фельдфебель, который ничего не хотел делать. Чтобы снискать его благосклонность, я угощал его своими хорошими голландскими сигаретами и рассказывал ему анекдоты, от которых он ржал как лошадь. Битый час я его уговаривал, но все оказывалось напрасным — сердце интенданта оставалось холодным как камень. Причем поведать этому упрямцу о полученном приказе было нельзя — нам предписывалось хранить строжайшую тайну!

Меня бросало то в жар, то в холод. Я во что бы то ни стало должен был раздобыть эти проклятые покрышки! А фельдфебель все не хотел их отпускать и брать на себя ответственность. Наконец мне стало совсем невмоготу.

— Послушайте! — с издевкой сказал я. — Скажу откровенно! От этих покрышек зависит очень многое. И вы мне их выдадите! Иначе мне придется подогнать сюда пушки, и тогда я их все равно получу!

Такая угроза подействовала, и он согласился выдать шины в обмен на оформленные по всем правилам накладные.

Вне себя от радости и распираемый от гордости, я вернулся в свой дивизион в Пор-сюр-Сон. Теперь за марш можно было не опасаться. Однако в последние часы перед выступлением проведение операции отложили. Сначала на двадцать четыре часа, потом до четырех часов утра 23 декабря, а затем и вовсе отменили. Видимо, политическая ситуация изменилась, однако перспектива отправиться в рождественский отпуск от этого не появилась. Пришлось отмечать Рождество в деревенском школьном домике.

На постой меня распределили к семье французского врача. Мы быстро познакомились, и между нами установился нормальный человеческий контакт, позволивший мне улучшить мой плохенький французский. Уже в первые дни я заметил, что многие дома в деревушке, в том числе и на главной улице, лежали в руинах. Но это были вовсе не военные разрушения.

— Что бы это значило? — поинтересовался я.

На мой вопрос доктор ответил, что во Франции в последнее время наблюдается большой отток молодежи из сельской местности в города, а также медленное, но неуклонное снижение численности населения страны. В результате дома пустеют, приходят в упадок и постепенно разрушаются.

Сразу же после Рождества я отправился в долгожданный отпуск. Трудно передать словами те чувства, которые испытывает солдат по дороге домой! И, несмотря на то что это были уже не праздничные дни, двухнедельный отпуск все равно обещал быть чудесным. Я искренне радовался перспективе повидаться с дочкой, которая за время моего отсутствия наверняка превратилась из младенца в хорошенькую маленькую девчушку.

Однако радость продлилась всего два дня — полученная телеграмма срочно отозвала меня обратно в часть. Я мог только предполагать, что ситуация обострилась и отмененная операция вновь стала актуальной.

Таким образом, все мои личные планы рухнули, и на следующий день я уже мчался на Запад. В части мне сообщили, что меня немедленно вызывает к себе командир дивизии генерал Хауссер[41]. Вины я за собой не чувствовал и совершенно спокойно подумал, что причиной отзыва из отпуска, скорее всего, является повышение в звании.

Меня ждало жестокое разочарование. Не успел я доложить о своем прибытии, как генерал начал строго меня допрашивать по вопросу о добытых мною шинах для автоцистерны. Из корпуса поступила жалоба от вернувшегося из благополучно проведенного рождественского отпуска начальника склада. Он доложил, что я обманным путем забрал покрышки под угрозой применения силы и превращения склада в пепел. На основании этой кляузы корпус требовал в назидание другим примерно наказать меня.

От такого оборота дел я вначале чуть было не потерял дар речи. Но потом на основании сохранившейся у меня копии накладной мне удалось доказать правомерность своих действий и что покрышки были выданы по всем правилам. При этом я подчеркнул, что действительно заслужил бы наказания, если бы не получил их.

К счастью, генерал Хауссер сообразил, что тот бравый фельдфебель просто хотел отвести от себя гнев своего начальника. Однако правила требовали ответа на бумагу из корпуса, и генерал решил доложить, что в отношении меня он ограничился порицанием, лишая тем самым канцелярских крыс пищи и повода для раздувания бумажной переписки.

Мне было разрешено вернуться домой и догулять отпуск, ведь генералу никто не осмелился доложить, что меня отозвали только из-за этого разбирательства. Однако отпускное настроение было испорчено, и я решил не ехать.

В наших «частях усиления СС», как мы тогда еще назывались, дисциплинарные и судебные наказания были гораздо строже, чем в других воинских частях вермахта. Мы приветствовали это, поскольку такое положение хорошо сказывалось на общем поведении войск и воспитании личного состава.

Во время продвижения по Франции летом 1940 года были изданы особо строгие приказы, которые были призваны пресекать проявления мародерства любого рода. Солдат нашей дивизии сурово карали за малейшую попытку взять чужое, будь то даже лоскуток ткани для защиты от мучившей всех пыли. При этом командиры всех степеней обязывались искоренять подобные явления.

В этой связи характерен один случай, произошедший во время рождественских праздников под Везулем. Один француз обратился с жалобой, что солдат из нашей части попытался изнасиловать его жену. Только появление оскорбленного мужа помешало свершиться этому преступлению. И хотя на женщине не было следов насилия, солдат предстал перед военно-полевым судом, был приговорен к смертной казни и расстрелян.

Подобные суровые приговоры являлись для нас свидетельством, лишний раз показывающим, что в наших элитных войсках за любой проступок следует более суровое наказание, чем в обычных частях. С другой стороны, они были призваны продемонстрировать населению оккупированных территорий стремление немецкого командования защитить местных жителей от любого рода посягательств.

Зима 1940/41 года оказалась очень суровой. Особенно это чувствовалось на славящемся своим жестким климатом плоскогорье, где раскинулся город Лангр, на окраине которого мы стояли. Служба продолжалась, а наш дивизион постепенно разрастался, превращаясь в настоящую боевую часть. Автомобильная техника не доставляла мне особых хлопот, водители приобрели необходимый опыт вождения, и у меня высвободилось больше свободного времени. Его я старался использовать для проникновения в тайны баллистики, чтобы понять основы применения артиллерии как рода войск.