Экономические дилеммы оттеснялись на второй план внеэкономическими факторами, во многом влиявшими на них. Как и раньше, баланс между двумя подходами определяла война или угроза войны, и именно вопросы политики и власти оказывали воздействие на принятие решений и выработку политического курса. В конце 1920-х гг. тяжелейший кризис НЭПа затмил блестящие теоретические построения Преображенского и Бухарина. В 1927 г. страну охватила «военная тревога», страх перед вооруженной интервенцией; власти взяли курс на установление режима чрезвычайного положения{56}. Государство стало напоминать осажденную крепость, находящуюся в состоянии гражданской войны и конфронтации со всем остальным миром. Сформировавшаяся в результате ментальность стала первым из многих слагаемых политической культуры сталинизма. Перед лицом военной угрозы форсированная индустриализация оказывалась жизненно необходимой для обеспечения безопасности страны.

Несмотря на хороший урожай, в 1927 г. объемы торговли зерном резко упали по целому ряду причин. Частично дело было в том, что крестьяне реагировали на угрозу войны точно так же, как и городские жители: они начинали делать запасы. Однако накопительство составляло только часть гораздо более фундаментальной проблемы. За 1920-е гг. уровень потребления среди крестьян вырос — они предпочитали больше есть и меньше продавать. Пожалуй, впервые за всю свою историю они могли себе это позволить, к тому же налогов с них брали меньше, чем до революции, а продажа хлеба давала слишком маленький доход. К 1927 г. «товарный голод» уничтожил большую часть мотивов для вывоза хлеба на рынок. Вдобавок после семи лет обильных урожаев и после кризиса, вызванного «ножницами цен», партия в 1926 г. снизила цены на хлеб, желая подстегнуть развитие промышленности, и таким образом лишила крестьян еще одного стимула продавать его. Результатом стал катастрофический дефицит государственных хлебозаготовок.

В городах цены на продовольствие резко взлетели вверх, повсюду образовались очереди, снова были введены продовольственные карточки. Воспоминания о голоде, царившем в городе во время Гражданской войны, не давали людям покоя. Угроза войны привела к распространению паники. Сталинская группировка в партии расценила действия крестьян как «кулацкую хлебную забастовку», сознательный и намеренный саботаж индустриализации и, следовательно, подрыв обороноспособности страны. Большинство западных исследователей убеждены, что возникшие трудности с хлебозаготовками могли быть разрешены просто административным повышением цен на хлеб{57}. Однако к тому времени проблема во многом перестала быть экономической. Кризис хлебозаготовок, обостряемый взрывоопасной «военной тревогой», спровоцировал появление настроений в духе Гражданской войны среди рядовых городских коммунистов и многих фабричных рабочих, приверженных к радикальным, максималистским решениям. Хотя помимо этого существовала масса других проблем, угроз и врагов, главной проблемой и препятствием для стремительного и тотального «великого перелома» в глазах партии стало крестьянство.

В 1928 г. партия приняла ряд, по ее уклончивому выражению, «чрезвычайных мер» в области хлебозаготовок. Тысячи коммунистов и фабричных рабочих из городов повалили в деревни, забирая там хлеб и отстраняя от дел местное начальство, которое к тому времени если и не выступало за НЭП, то, по крайней мере, привыкло к нему. Они закрывали рынки, ставили посты на дорогах, чтобы задерживать частных торговцев, и повсеместно применяли статью 107 Уголовного кодекса, направленную против спекуляции и сокрытия хлебных излишков. Понятия «спекуляция» и «сокрытие излишков» интерпретировались в широчайшем смысле, хлебозаготовительные отряды забирали зачастую все до последнего зернышка. Для крестьян чрезвычайные меры представляли собой возврат к принудительной продразверстке времен Гражданской войны. Репрессии и насилие стали повседневными картинами сельской жизни, когда кампания хлебозаготовок поколебала установленное благодаря НЭПу шаткое перемирие с крестьянством. Сталин выступил в роли главного поборника чрезвычайных мер во время своей поездки в Сибирь в начале 1928 г., где он набросился на местных коммунистов, которые, по его словам, не были по-настоящему обеспокоены голодом, угрожавшим городу и Красной армии, и боялись применять статью 107{58}. Новую жесткую линию приняла в штыки зарождавшаяся правая оппозиция во главе с Бухариным и Рыковым. Они доказывали, что чрезвычайные меры ведут к развалу смычки и угрожают самому существованию советской власти. Сталин, казалось, пошел на временный компромисс с правыми, отказавшись от чрезвычайных мер после апрельского пленума 1928 г., однако вернулся к ним в начале 1929 г., когда поток поставок хлеба из деревни снова прервался.

Хотя правая оппозиция яростно протестовала против возможной потери поддержки крестьянства в смычке, Сталин продолжал настаивать на том, что первостепенную роль в ней играет именно рабочий класс{59}. Еще в 1926 г. на собрании коммунистов Ленинграда он заявил: «Мы защищаем не всякий союз рабочего класса и крестьянства. Мы стоим за такой союз, где руководящая роль принадлежит рабочему классу»{60}. Для Сталина размычка (распад смычки) означала прежде всего срыв поставок зерна в город. Нарушение продовольственного снабжения и экспорта зерна грозило провалом индустриализации и утратой поддержки партии рабочим классом, что нанесло бы опасный удар по обороноспособности страны{61}. Растущие цены на хлеб легли бы тяжким бременем на рабочий класс и привели бы к смычке с богатыми и размычке с бедными рабочими и крестьянами{62}. Сталин определил цели смычки как «усиление позиций рабочего класса», «обеспечение руководящей роли рабочего класса внутри этого союза» и «уничтожение классов и классового общества»{63}. В другой раз он заявил, что цель смычки — «сблизить крестьянство с рабочим классом», переделать крестьянство и его психологию и «подготовить, таким образом, условия для разрушения классов»{64}. В одной из последующих речей он доказывал, что смычка полезна, только если она направлена против капиталистических элементов и используется как средство усиления диктатуры пролетариата{65}. Для Сталина крестьянство играло роль союзника лишь постольку, поскольку служило интересам диктатуры пролетариата. Когда страна в середине 1920-х гг. начала испытывать острую нехватку хлеба, он пришел к выводу, что крестьянство перестало быть подходящим партнером по смычке и пора окончательно разрешить проклятый крестьянский вопрос.