Париж, 1625 год

Когда я очнулась, голова у меня раскалывалась. С этим сопутствующим явлением при переходах во времени я пока так и не научилась справляться. Голова болела не всегда, но сейчас – почти невыносимо. Не сумев подавить стон, я попыталась наконец собраться с мыслями.

В следующее мгновенье меня обдало омерзительным запахом. Одно это уже доказывало, что я в прошлом. Несло смесью клоаки, рыбы, навоза, тухлых отходов и людей, которым не мешало бы помыться. Это было сочетание всего, что воняет, когда город со стотысячным населением вынужден обходиться без очистных сооружений, холодильных складов, организованного вывоза мусора и, прежде всего, без таких важных достижений цивилизации, как душ и дезодоранты.

Все вокруг покрывала тьма, но не кромешная, я видела отсветы факельных огней и очертания крыш на фоне усеянного звездами неба. Где-то мяукала кошка, и, как сквозь вату, я слышала вблизи голоса.

Я лежала на чем-то твердом, но меня накрыли простыней или каким-то другим тряпьем. Даже не заглядывая под покрывало, я знала, что на мне ничего нет. Это еще одно сопутствующее явление переходов в прошлое – с собой нельзя брать никаких вещей, кроме тех, что в данном конкретном прошлом уже существуют. И причем не теоретически, а на самом деле.

Хосе и Эсперанца держали где-то тайники с историческими костюмами всевозможных эпох, и Себастьяно приносил мне для наших заданий то одно, то другое. Но для этого перехода я не могла воспользоваться тайниками, и, так как Гастон никакими вещами меня не снабдил, я прибыла, в точности как в моем самом первом путешествии, без малейшего лоскутка ткани на теле.

Обернувшись простыней и придерживая ее, чтобы не соскользнула, я с огромным трудом поднялась. И увидела, что стою в темном переулке. Ставни домов закрыты, кругом ни души. Только кошка, внезапно спрыгнув со стены, зашипела на меня, словно я была каким-то монстром из «Ходячих мертвецов».

Голоса теперь слышались явственней. Казалось, они доносились оттуда, где мерцал свет. Один из голосов принадлежал Гастону. Осторожно заглянув за угол, я испытала громадное облегчение, когда увидела его с факелом в руке. Рядом с ним стоял худой, высокий человек лет двадцати или чуть больше.

– Мадемуазель! – Он склонился передо мной в почтительном поклоне. – Я Филипп. Посыльный этого времени.

Я кивнула.

– Меня зовут Анна, – и обратилась к Гастону: – Похоже, я опять очнулась последней. Что с Генри и Мэри?

– Уже оделись и на пути к дому. Все обстоит наилучшим образом.

– Надо же, как быстро. – Внезапно у меня ком подступил к горлу. – С ними все будет хорошо?

– Расчудесно, – заверил Гастон. – Лучше не придумаешь.

– А какое сегодня число и какого месяца? – Несмотря на позднюю ночь, воздух показался мне достаточно теплым.

– Хм, с точностью до дня не скажу. Филипп?

– Двадцать восьмое июня тысяча шестьсот двадцать пятого года.

– О, – сказала я, – лето. Хорошо хоть, зябнуть не придется. – В прошлом отопительная техника была очень несовершенной, более того, местами ее не существовало вовсе.

Гастон нетерпеливо махнул рукой в мою сторону.

– Одевайся уже, и пойдем отсюда. Филипп, дай ей вещи.

Филипп протянул мне узелок и деликатно отвернулся, давая возможность спокойно одеться. Гастон, тоже повернувшись ко мне спиной, нетерпеливо раскачивался с пятки на носок, пока я спешно проводила ревизию вещей. Нижнее платье, похожее на допотопную ночную рубашку с картинок Вильгельма Буша, и прорезанная с четырех сторон роба, – такие элегантные, как старый мешок из-под картошки. Такое носить отказалась бы даже Золушка. Но о высоких запросах нечего было и думать, гораздо важнее было влезть в одежду быстро и без посторонней помощи. Чтобы надеть действительно шикарное платье со всеми наворотами, в этой эпохе мне потребовалась бы помощь вышколенной камеристки. По крайней мере все вещи, похоже, были чистыми, хотя верхняя роба на ощупь здорово кололась.

– А где обувь? – спросила я, сбросив с себя простыню и нырнув в длинную рубашку. – Можете уже повернуться.

– Про обувь я забыл, – испуганно сказал Филипп.

– Ничего, – решил Гастон. – Сесиль ей что-нибудь даст.

Я натянула на себя мешковатую верхнюю робу – она и правда адски кусалась, – подвязала ее на талии лежавшей здесь же веревкой и постаралась выглядеть как можно более непринужденно.

– Я же могу взять твои туфли, – сказала я Гастону.

Они смотрелись довольно благородно, как и все его облачение. Видимо, некоторый бюджет выделялся ему и в прошлом. Для него Посыльный припас самые изящные вещи: шелковые чулки, камзол и кюлоты из бархата, кружева на рукавах и ко всему этому стильную шляпу с пером – прямо как для принца из какой-нибудь пьесы Шекспира. Одежда самого Филиппа выглядела значительно скромнее. Его рубашку не украшали кружева, а чулки, как и камзол со штанами, были хлопчатобумажные, пусть и очень добротной выделки. У него было узкое серьезное лицо. Шляпу он в моем присутствии снял. Светлые волосы были заплетены в косичку на затылке.

– Возьмите мои туфли, мадемуазель! – предложил он. – Это ведь моя вина, это я плохо подготовился.

– Филипп работает нашим Посыльным всего второй переход, – вмешался Гастон.

Филипп, казалось, пребывал в состоянии, близком к отчаянию.

– Я безмерно скорблю о своем упущении.

– Да ваши туфли наверняка в два раза больше моих, – сказала я. – Обувь Гастона явно подошла бы больше, но я пока попробую обойтись без нее. А кто такая Сесиль?

– Молодая дама, с которой вы разделите кров этой ночью. Мы сейчас пойдем туда.

– Хочу к Себастьяно, – воспротивилась я. – И немедленно.

Гастон покачал головой.

– Это будет возможно только завтра утром.

– Но…

– Просто поверь мне, – перебил он меня на полуслове. – Если мы сейчас поднимем его из постели, это только привлечет ненужное внимание. А нам следует избегать любого повышенного внимания, тебе это так же хорошо известно, как и мне.

Оставалось только послушаться, и я побрела следом за ними. Наш путь проходил по темным улочкам, мимо сплошных рядов домов в несколько этажей.

– А где мы сейчас? – спросила я.

– На острове Сите, – ответил Гастон.

Поскольку я все равно там не ориентировалась, эта информация мне мало что дала. Кроме того, возникла другая проблема. Я совершила ошибку, решив идти босиком. Мостовая была выложена неровными булыжниками с острыми краями и завалена самыми разными отходами. Филипп с факелом шел впереди, Гастон за ним. Своей широкой фигурой он закрывал свет, так что я не вполне видела, куда ступаю. Один раз я влезла в кучу раскисшей овощной кожуры, два или три раза – в лужи, о происхождении которых даже думать не хотелось. Потом я наступила на что-то мохнатое, мягкое, дернувшееся под моей ногой. У меня вырвался крик, и я подпрыгнула чуть ли не на метр.