Глядя на его снимки, мне было стыдно посылать ему свои убогие, бессмысленные и блеклые кадры, которые даже фотографиями назвать язык не поворачивался.

Я была просто одной из десятков тысяч девочек-тинейджеров, не расстающихся с камерой ни на минуту, называющих себя фотографами, с наивной детской претензией на ванильную оригинальность и сомнительный талант, от которого со временем останется не больше чем иллюзия, гигабайты воспоминаний на старом ноутбуке и немного комментариев в альбомах социальных сетей.

Первая лекция по страноведению прошла только на третьей неделе сентября. Холодная аудитория со светлыми ободранными стенами – на лифте нужно было доехать до девятого этажа, а потом пешком подняться еще на один этаж.

– По истории будет зачет и экзамен. Полностью на английском языке. Говорят, препод просто зверь.

– С третьего курса есть ребята, которые до сих пор сдать не могут.

– Каждую сессию приходят на пересдачу, а он даже тройку поставить не может.

– О нем уже давно легенды ходят. Сдать просто нереально.

– Говорят, что он гениален.

На третьем ряду, ближе к левому краю, сидела только Катя. Остальные студенты потока, более полусотни человек, равномерно занимали весь лекционный зал. Казалось, они намеренно избегали ее, будто она больная, заразная или неполноценная. Будто боялись находиться вблизи нее.

Этим утром в шумном зале – молчаливая, задумчивая, опустившая глаза, бледная и немного неряшливая, занимавшая место на третьем ряду, – Катя выглядела еще более одинокой и жалкой.

Я села рядом с ней. Она смущенно улыбнулась и посмотрела на доску. Преподаватель истории стоял спиной и что-то писал бледно-зеленым мелом. Он был достаточно высоким и худощавым. Тонкий серый свитер обтягивал прямые широкие плечи, рукава засучены до локтей. Простые джинсы и кожаные кеды. Густые темные волосы отросли почти до середины шеи. Он писал левой рукой, небрежно выводя на доске кривые, едва понятные буквы. На безымянном пальце блестело кольцо. Со спины ему сложно было дать больше двадцати пяти лет, если бы не легкая, едва заметная проседь в черных волнистых волосах.

– Предупреждаю вас, первокурсники, – заговорил историк, – на зачете и экзамене будет жарко. Будут слезы, сопли, истерики и многочисленные пересдачи. Я не угрожаю. Я просто советую не пропускать мои лекции.

Когда я подняла глаза, на столе кафедры сидел и насмешливо улыбался Игорь, а на доске за ним было написано «Солодов Игорь Александрович».

Следующим утром я снова сидела в студенческом буфете, ждала, пока остынет обжигающий чай с лимоном, и просматривала свои фотографии на ноутбуке, думала и выбирала, что показать Игорю, а что лучше оставить для себя и истории. Чем больше фото, тем сложнее выбор. У меня больше десятка тысяч фотографий. Я старалась выбрать самые лучшие. Пыталась оценить отстраненно, чужими глазами, глазами Игоря. Я мечтала, я почти молилась, чтобы они понравились ему, чтобы он оценил их, чтобы не молчал.

– Свободно? – спросил кто-то рядом.

Я с трудом оторвалась от экрана, подняла глаза. Напротив стоял Игорь в джинсах и сером свитере. Рукава засучены до локтей, загорелые руки, большие ладони. Вдруг захотелось, чтобы он обнял ими, этими руками, прижал к себе. Стало интересно, какие они на ощупь. Теплые? Горячие. Может, холодные. Грубые или мягкие. Неважно. Казалось, они понравились бы мне любыми.

– Да… конечно, – ответила я, чувствуя, что краснею. В открытом свитере стало душно. Присутствие Игоря за одним столом смущало. Я то и дело поправляла несуществующую прядь волос, кусала губы, искала мобильник, пыталась писать сообщение Кате. Создавала видимость бурной деятельности. Хотелось сидеть тут рядом с ним, в этом пустом студенческом буфете, стесняться, пить остывший чай и молчать – хотелось убежать от него, не говоря ни слова, и больше не видеть. Никогда, кроме лекций и зачета в конце семестра. Хотя и лекции можно вычеркнуть. Перепишет у кого-нибудь и сдаст. С первого раза. Говорят, что к Солодову даже студенты с пятого курса ходят сдавать хвосты за первый.

– Что читаешь? – интересовался Игорь.

– Выбираю фотографии для вас.

– Это хорошо. Я жду.

– Спасибо, – прошептала я и впервые за пять минут подняла голову. Хотелось увидеть его глаза.

Игорь улыбался. Одними глазами, темно-карими, почти черными, под густыми бровями вразлет. Они были идеальны, эти брови. Хотелось потрогать их. Провести пальцем от переносицы к виску. Сначала с одной стороны, потом с другой. Подуть на них. С разных сторон…

После чая Игорь ушел курить во двор. Я собрала вещи и побежала в аудиторию. Мне уже не было душно, как в буфете. Было холодно. Знобило и трясло. От волнения.

Теперь я лучше, чем когда-либо, понимала Оксану. Тогда, в конце августа, когда мы впервые увидели друг друга, я не разглядела его. Был не тот день, не то место, не тот взгляд. Все не то. Вторая случайная встреча, первый случайный взгляд, попавший в цель, замкнувший все на одного человека – Игоря.

Ночью, лежа в постели, я вспоминала, как он улыбается, говоря «привет», как наклоняет голову, чтобы внимательнее слушать, как читает газету на семинарах, как смеется и хмурит идеальные брови.

Случайный знакомый, бывший любовник соседки по комнате – по обычному сценарию Оксаны мы должны были пересечься один раз, как две прямые линии, и больше не отсвечивать на горизонте, но «второй взгляд» сделал свое черное дело.

Я влюбилась. Вспомнился темно-серый свитер с засученными рукавами, загорелые руки и шея. Хотелось медленно вести языком от основания, остановиться на мгновение посередине, перевести дыхание и дальше – медленно, к подбородку и губам, при мысли о которых хотелось бежать в душ и долго стоять под холодными струями воды. Хотя и это не помогало избавиться от болезненных желаний.

Студентки обожали Солодова. Они окружали его, где бы он ни был: утром на пути в институт, на перерыве во дворе, на обеде в столовой. Одна или две. Красивые, общительные, улыбчивые. Всегда разные. Всегда с вопросами, ответы на которые не интересовали.

Они спрашивали о войне Севера и Юга, об Арабском халифате и месте женщины в исламе, о первых людях Латинской Америки и экономических проблемах Африки, мечтая лишь об одном – оказаться с ним наедине в замкнутом и закрытом на замок пространстве.

Или чтобы он подвез их до метро на своем черном Volkswagen, а потом хорошо бы в ресторан. Целовал бы в машине у своего дома, страстно и долго, чтобы не возникло сомнений, чем может закончиться этот вечер.

Согласие было запланировано, но предложений не поступало – Солодов не западал на длинные ноги, блестящие глаза и откровенные улыбки. Говорили, что кандидат наук занят, но это совсем не мешало мечтать о нем.

Этим же вечером, выходя из института, я увидела знакомую машину у остановки трамвая. Стекло медленно опустилось.

– Домой? – улыбнулся Игорь.