— Следовательно, торг наш заключен?

— Я не всегда говорю, что делаю, цезарь. Но зато всегда делаю то, что говорю, — заметил Азан.

— Идем же, коли так, — сказал император и дал знак следовать за собой.

Далмат повиновался, но, дойдя до порога, он вдруг остановился и взглянул на Комнина.

— Наши молодые посланники, — сказал он, — чрезвычайно смелые и отважные люди, в особенности когда они защищены кольчугами. Что вы сделаете, если они вздумают оказать отчаянное сопротивление?

— Не опасайся ничего, Иоаннис. Мы сладим с ними шутя.

— Пощадите их, цезарь. Я еще должен признаться вашему величеству, что их кольчуги не крепче полотняных сорочек, так как в день нашего отъезда из Венеции, я постарался прокалить их кольца.

— Благодарю за откровенность. Но тут дело ведь не в азарте охоты, а в том, чтобы выбрать из капканов попавшуюся дичь… Идем же.

Азан последовал за императором, который, взяв с собой двести человек варягов, отправился к «Водяным дверям».

Сиани, Орио и остальные венецианцы, которых посланники сочли нужным взять с собой, поняли при виде этой толпы вооруженных людей, что их намерение бежать стало известным. А потому, покинув незаметно подземный ход, они разбрелись по длинным галереям и обширным залам Бланкервальского дворца.

Между тем император велел позвать великого логофета, великого протоспафера, своего адмирала и еще нескольких других офицеров.

Первым явился логофет Никетас и распростерся перед великолепным императором. Он надеялся вызвать своим усердием улыбку на лице цезаря, но последний устремил на него такой угрожающий взгляд, что бедный старик задрожал всем телом.

— Разве я оскорбил своего божественного императора? — осмелился спросить он, заслоняя дрожащими руками глаза, словно боясь ослепнуть от сияния, исходившего от священнейшей особы цезаря.

— Мы составили с тобой план, который нужно было привести в исполнение нынешней ночью, — отозвался император. — Как могла эта тайна, которую я доверил одному тебе, стать известной венецианцам?

— Венецианцам? — повторил с ужасом Никетас.

— Да, им! — повторил с угрозой Комнин. — Берегись, если ты окажешься изменником: несдобровать тебе!

Старик хотел было начать свое оправдание, но прибытие товарищей помешало ему. Мануил приказал собравшимся арестовать посланников Сиани и Молипиери вместе со всеми их соотечественниками, имевшими неосторожность присутствовать на царском пиру, и овладеть флотилией и товарами, сложенными на Ломбардском базаре.

В то самое время, когда протоспафер и адмирал выходили из Бланкервальского дворца, чтобы исполнить данное им поручение, посланники, понявшие, что побег невозможен, поспешили пробраться тайком в залу, из которой они увидели сигнальные огни. В них теплилась слабая надежда, что их отсутствие не было еще никем замечено.

Но едва они вошли в залу, как зловещий скрип и стук запираемых за ними дверей доказал, что посланники стали жертвами хитрых греков и пленниками императора Мануила.

Вслед за тем до их ушей донесся из сада какой-то смешанный гул: звон оружия, громкие проклятия и крики негодования… Посланники с отчаянием прислушивались к этому шуму, проклиная своего властелина, который не допустил их умереть славной смертью, сражаясь бок о бок со своими братьями.

Но шум вскоре затих, и ничего не стало слышно, кроме тяжелых, мерных шагов часовых.

Обойдя залу, друзья убедились, что все выходы заперты и что не остается никакой надежды на спасение. Впрочем, Орио не унывал и, беспечно расположившись на одном из диванов, заметил весело:

— Ну, что бы ни случилось, а все же мы славно поужинали.

— О Комнин! Комнин! — бормотал Сиани, простирая сжатые кулаки к небу, как бы призывая Бога в свидетели своего обета. — Я доберусь до причины такого поступка.

— И какое же внимание оказывается нам, — продолжал Орио. — Нас угостили превосходным ужином, да сверх того еще удерживают на ночь! Это, впрочем, понятно: здешние улицы ведь крайне небезопасны, в особенности ночью, потому что греки — страшные бездельники…

— Ты видишь, Орио, — перебил Сиани, не обращая внимания на остроты своего друга, — что предчувствие не обмануло меня: Зоя недаром предупреждала нас об опасности.

— Зоя обворожительное существо, — проговорил Молипиери с полузакрытыми глазами. — Если б она обратилась ко мне, мы бы не попались в эту западню.

— А в это время, может быть, убивают наших матросов, топят наши корабли! О, я готов пожертвовать десятью годами жизни за один час свободы!

— Больше всего мне жаль доброго Иоанниса, который ожидает нас, не догадываясь о случившемся с нами.

— Перестань говорить вздор, Орио! — перебил с нетерпением Сиани. — Ты слишком легкомысленно относишься к тому, что случилось. Знаешь ли ты, что мы погибли, обесчещены навеки и будем заклеймены на страницах венецианской истории?.. Нужно признаться, что мы заслужили это вполне.

— Ты так думаешь?! — воскликнул Орио, вскочив на ноги. — Если ты прав, так загладим же наше преступление против отечества своей кровью: пронзим друг друга мечами!

— Это было бы новой подлостью, — возразил спокойно Сиани.

— В таком случае что же мы будем делать? Неужели мы допустим, чтобы палачи изрезали нас здесь на куски? — сказал Орио, начиная терять терпение.

— Да придут ли они сюда?

— А ты воображаешь, что они дадут нам превратиться в подобие египетских мумий?.. Хочешь, я сейчас позову кого-нибудь сюда?

В порыве исступления он схватил могучими руками стол из черного дерева и расшиб его, как стекло.

— Что ты делаешь? — закричал Сиани, стараясь успокоить потерявшего над собой контроль друга.

— Оставь меня, я задыхаюсь здесь… Я ведь, как ты знаешь, привык после ужина гулять на свежем воздухе.

— Но если тебя увидят таким взбешенным, то покончат с тобой по причине собственной же безопасности…

— Тем лучше! Я разгорячен до такой степени, что маленькое кровопускание будет мне очень полезно.

Орио продолжал ломать и бить столы и скамейки. Не находя более ничего, на чем мог бы выместить гнев, он кинулся к двери и разбил бы ее вдребезги, если б она внезапно не отворилась перед ним, как по мановению волшебного жезла.

Встречая вместо сопротивления, достойного его геркулесовской силы, одну пустоту, Орио двинулся вперед и очутился посреди двухсот Бессмертных, стоявших в галерее прямо напротив двери, из которой он выбежал.

Эта неожиданная встреча так ошеломила посланника, что весь гнев его мгновенно испарился, и он искренно рассмеялся, забывая, что видит перед собой своих тюремщиков.