Тоферу было немного стыдно за это, но даже в восемнадцать лет он все еще считал вымышленного доктора авторитетом, как и в детстве. Персонаж Кэша Картера всегда дарил ему силы и вдохновение. В трудную минуту Тофер спрашивал себя, что бы на его месте сделал доктор Конфузер, и всегда находил ответ.

И пусть персонажа не существовало на самом деле, Тоферу частенько хотелось выразить благодарность, и тогда он заходил на сайт CashCarter.com и писал актеру благодарственное письмо. Или так, или с его плакатом в спальне разговаривать.

Тофер решил, что на одно письмо нюней хватит, и отправил его. Он был уверен, что это письмо, как и множество тех, что он уже успел отправить Кэшу Картеру за последние годы, просто затеряется среди тысяч других. И все же приятно было благодарить его.

Тофер спустился проверить брата и обнаружил, что Билли заснул в своей любимой пижаме с капитаном Америкой. Он спал так сладко, что при одном его виде у Тофера начали слипаться глаза. Впереди ждал важный день. Тофер взял с кухни стакан воды и направился обратно к себе, собираясь ко сну.

Когда Тофер вернулся в спальню, первым, что он заметил, было уведомление на экране. Такого прежде не бывало – это было оповещение с сайта CashCarter.com о том, что его письмо доставлено… И актер ответил!

Сердце Тофера забилось как сумасшедшее и чуть не провалилось в желудок. Неужели это реальность? Он снова и снова перечитывал оповещение, но оно не исчезало. С ума сойти, и правда реальность! Тофер молнией кинулся к компьютеру, споткнулся о стул и на коленях дополз до стола. Кликнул на ссылку уведомления и прочел ответ актера. Два слова изменили жизнь Тофера Коллинза навсегда:

Сэм Гибсон всей душой ненавидела чеснок. С понедельника по субботу в четыре часа в ресторане «Чесноголик», что находился этажом ниже, включали духовки, и едкий аромат просачивался в спальню Сэм через половицы. Он въедался в одежду, и скрыть его было невозможно никакими духами, а потому Сэм всюду носила его с собой, как вонючее клеймо.

Единственным оружием Сэм против чеснока была коллекция свечей, расставленных на подоконнике как на алтаре католической церкви. Их было много, со всевозможными ароматами. Сэм зажигала их сразу все, пусть порой от такой ядреной смеси у нее и начинала болеть голова. Но лучше уж так, чем нюхать амбре специального блюда с курицей, пастой и шестью десятками чесночных долек (которое заказывали каждый вечер, хотя Сэм и понаставила ему негативных оценок на Yelp).

Помимо прочего запах отпугивал любопытную мать Сэм и мешал ей копаться в вещах дочери – приятный бонус.

В глубине души Сэм была благодарна и назойливой маме, и чесночному ресторану. Чувствуя, как ее выкуривают из собственной комнаты и выслеживают, как трехлапую мышь-полевку, она все больше мечтала поскорее убраться из Даунерс-Гроув к чертям собачьим. Сэм было жаль расставаться с друзьями, но до грядущего отъезда в Провиденс и поступления в Род-Айлендскую школу дизайна она считала дни.

Сэм была весьма одаренным творцом по двум причинам: она была талантлива и бедна. Очень рано Сэм поняла, что, если она хочет иметь красивые вещи, нужно включить воображение и сделать их самой. И на этом умении Сэм собиралась построить себе карьеру.

Больше всего приемную комиссию Род-Айлендской школы поразило портфолио Сэм, в котором она собрала фотографии самодельной мебели и рассказы о том, как она ее сделала.

«Свой уникальный дизайнерский стиль я бы назвала «мусорологическим декором», – написала Сэм.

«Основание и изголовье кровати я соорудила из деревянных ящиков, которые нашла на обочине. Над кроватью висят откидные книжные полки – я обнаружила в переулке корзины для покупок, покрасила их в красный и прибила к стене. Кресла раньше были половинами огромной шины, которую я прикатила со свалки. Затем выложила все изнутри подушками, а из колпака сделала кофейный столик. В спальне шкафа у меня не было, поэтому я переделала в гардероб старый холодильник, взятый из ресторана этажом ниже. Снаружи я покрасила его в бирюзовый, а внутри закрепила ручки от старой метлы и швабры, чтобы было куда вешать одежду.

Свет у меня в комнате был кошмарный, поэтому я взяла велосипедное колесо, обмотала гирляндой, лампочки заменила на пустые бутылки из-под ликера, чтобы усилить свет, покрасила все это в золотой, и получилась люстра, которой любая рок-звезда позавидует. Из старых чемоданов 50-х годов с чердака моего покойного дедушки я сделала стойку для проигрывателя и коллекции винила. Стену увесила обложками пластинок, и теперь «The Rolling Stones», «The Smiths», «The Knack», «Gang of Four» и «The Killers» берегут мою комнату, как рок-ангелы-хранители.

Мама недальновидно подарила мне свое трюмо. Она надеялась, что я не стану его переделывать, но я покрасила его в черный, побила цепью (это просто забавы ради), заклеила множеством автомобильных наклеек и теперь использую как компьютерный стол. Зеркала я не слишком люблю, поэтому стеклянный овал заслонила фотографиями друзей и журнальных вырезок о моем любимом сериале – «Чудо-ребята».

Достаточно было всего раз увидеть портфолио Сэм, чтобы стало ясно – талант у нее есть. (И еще было ясно, что ей очень нужны деньги, поэтому свое портфолио она прикладывала к каждой заявке на стипендию). Впрочем, переработка предметов удобных форм и размеров была для Сэм не просто хобби. Возвращая к жизни вещи, от которых отказались другие, даря им новую цель, новую личность, Сэм и сама чувствовала себя лучше. Она только жалела, что преобразить саму себя ей было куда сложнее, чем всякий хлам – и простой краски для этого было мало.

– Ладно, пойду и я попробую поспать, – сказала она Тоферу. – Спокойной ночи, увидимся утром!