— Сестра Венаблес наверняка этот кошмар еще не видела, — заявила я. — И если увидит, то будет причитать. Лучше я сниму плакат.

— Нет. — Голос Мартина звучал очень решительно. — Ты не должна так поступать. Ты можешь не соглашаться с забастовочным комитетом, но никто не давал тебе права вмешиваться в его политику. Они делают то, что считают нужным. Если ты не готова пойти на собрание и высказать свое неодобрение вслух, не стоит злиться, когда подобное вывешивают и от твоего имени тоже. Я действительно так считаю, Лин. Если ты возмущена, жалуйся в комитет, но нельзя просто сорвать плакат.

— Но, Мартин, мы не можем позволить такой вульгарности висеть у общежития!

— Тогда иди на собрание и заяви об этом, — нахмурился мужчина. — Сделай так, как положено.

Мне показалось, что Вудхерст еще не выбрал, на чьей он стороне. И наш вечер мог бы закончиться совсем иначе.

— Возможно, — проговорила я, открывая дверь. — Доброй ночи, Мартин. И спасибо, что подвез.

Он положил свою руку мне на плечо, останавливая:

— Постой, Лин. Теперь, когда у нас в отделении появился Дез, мы не настолько перегружены, как прежде. Как ты думаешь, мы можем встретиться снова? — Мужчина улыбнулся. — В прошлый раз все было как-то не так, или ты другого мнения?

В этот раз все было тоже не так, и я чувствовала себя виноватой: не следовало высказываться так категорично по поводу всей этой кампании. Но я была довольна, что он хотя бы запомнил наше прошлое свидание.

— Возможно, — ответила я вслух. — Когда?

— Как насчет вторника? — предложил Мартин. — Я официально работаю полдня.

— Извини. Я, вероятно, не смогу освободиться раньше девяти.

— Я смогу подхватить тебя в половине десятого, — не сдавался он. — У нас будет возможность поужинать вдвоем.

— Я буду такой уставшей, Мартин, — вздохнула я с сожалением. — У меня просто сил не будет ни с кем общаться. Может быть, лучше на следующей неделе? Две наши жертвы простуды собираются выйти на работу к тому времени.

— Хорошо. Я позвоню тебе, можно?

— Да, — согласилась я. — Так и сделай. Я узнаю расписание своих дежурств в субботу, хорошо?

— Я не забуду, — кивнул мой кавалер. — Спокойной ночи, Лин. Я обязательно позвоню.

— Увидимся, — произнесла я и вылезла из машины, а он покатил назад вокруг блока, чтобы поставить машину на стоянку.

Сестра Венаблес отсутствовала в своем офисе. Это было только к лучшему, потому что на стену около лестницы был наклеен еще один плакат. Он гласил: «Мы студенты или рабы? Собрание в среду, в маленьком лекционном зале, в 21.00. Приглашаются также постоянные медсестры и врачи». Несколько первокурсников в клетчатых хлопчатобумажных халатах с номерами глазели на это объявление. Одной из них была Элен Кей из восьмой палаты. Она спросила:

— Сестра Дрейк, вы придете, правда?

— Думаете, мне стоит? — усомнилась я.

— Да, потому что цель нашего собрания — организация в воскресенье митинга и марша протеста по улицам. Управляющий обещал, что мы сможем пройти по главной площади, а затем по боковым улицам с фонарями в руках, как болельщицы футбольных команд, в колоннах… Конечно, его жена — частный пациент.

— Большое дело, — кивнула я. — И вы действительно считаете такое шествие лучшим способом заручиться поддержкой людей, да? Покажем, что мы настолько черствые, чтобы терять время, шагая шеренгами вокруг кинотеатра? И вы таким образом хотите заставить людей понять, насколько сестры необходимы в палатах?

Подружка Кей уставилась на меня:

— Но иначе нам никогда не позволят настоять на своем и изменить сложившийся порядок!

— Конечно, но ведь люди этого не понимают, — продолжала я свою речь. — Что они подумают? Если у них есть родственники среди наших пациентов в «Мей», они просто решат, что мы пренебрегаем своими обязанностями ради дурацкой демонстрации, разве не так?

— Ну… — Девушка явно колебалась. — Да, думаю, некоторые из них могут так подумать. Но как еще мы можем привлечь внимание общественности? Центральный комитет попросил местные комитеты всеми возможными способами стремиться к публичности.

— Всеми способами? Правда? — удивилась я. — Хорошо, у меня тоже есть интересные идеи, но сейчас нет времени обсуждать их. Вы двое должны быть в своих комнатах в половине десятого. У вас двоих будет совершенно ненужная вам публичность, если сестра Венаблес застанет вас здесь. Возможно, я созову собственное собрание.

— Вы правда сделаете это, сестра? — изумленно спросила Кей. — Но что скажут представители комитета?

— Забудьте о них, — отрезала я. — Кстати, а кто в этой инициативной группе?

Они начали считать, загибая пальцы:

— Из больницы «Мей» там Севард и Алан Бриттон, сестры Мей Вильямс, П. Дж. Вильямс, мистер Робертсон, доктор Вудхерст, сестра Хуппер, доктор Крофт и…

— Доктор Вудхерст? — переспросила я. — Вы уверены?

— Конечно! Пойти в Одеон — это его идея. И он предложил всем сестрам в палатах обзавестись списком наших требований, чтобы все родственники больных могли расписаться там и таким образом поддержать нас.

С какой стороны ни посмотри, я оказалась полной идиоткой.

— Понятно, ведь дело дьявола — петь на разные лады, правда?

Кей нахмурилась:

— Что вы хотите этим сказать, сестра?

— Не важно, — отмахнулась я. — Спокойной ночи.

Они обе проговорили «Спокойной ночи, сестра» достаточно вежливо, но, поднимаясь вверх по лестнице, я спиной чувствовала их недоуменные взгляды. Когда я взглянула вниз с площадки третьего этажа, они все еще стояли у плаката, ожидая, пока я скроюсь, чтобы продолжить приватную беседу.

На моем туалетном столике лежала записка: «Пожалуйста, зайдите к старшей сестре в девять утра. Дж. С. К.», Автором послания была дежурившая в ночную смену сестра Коллинз. Уютно свернувшись в постели, я принялась гадать, зачем я могла так срочно понадобиться старшей сестре, что она послала сообщение после окончания нашего дневного дежурства. Или это случилось после посещения сестрой Каттер палаты? Это предположение взволновало меня. Но я тревожилась не настолько сильно, чтобы перестать думать о Мартине Вудхерсте. Я не могла собрать воедино эпизод у пожарной лестницы и решимость, с какой он запретил мне срывать плакат. Путаницы добавляло его участие в инициативной группе забастовочного комитета и планы одеонской демонстрации. Все вместе выглядело слишком противоречиво и, кстати, немного печально, потому что я уже давно ни к кому не испытывала такого влечения. Ничего подобного не случалось с тех пор, как на первом курсе я влюбилась в студента-стоматолога Дэвида Мортимера.

Интересно, что с ним сейчас. Еще интереснее, что я в нем находила, кроме тщеславного удовольствия от его желания встречаться со мной, поскольку я оказалась первой девушкой на курсе, которую куда-то пригласил молодой человек. Мартин — совсем другое дело. Он старше. Он мужчина, а не мальчишка. У него есть собственное мнение. И в этом, как ни печально, и заключается главная проблема. У нас были разные взгляды на развернувшуюся кампанию, и я не понимала, как мы можем прийти к согласию. Из-за всех этих сложностей мне захотелось плакать.