– У вас в Париже прекрасные педагоги, дорогая, – сказала Флавия.

Она вошла в комнату, не спросив позволения, и приблизилась к девушке. Наклонилась, расцеловала ее в обе щеки, потрепала по руке, улыбнулась и еще раз погладила по руке.

– Удивительно, что вы выбрали именно эту партию. – И, предваряя объяснения или оправдания юной певицы, Флавия продолжала: – Но вы справились идеально, несмотря на юный возраст. Что еще вы готовите?

Девушка попыталась ответить, но ей это не удалось.

– Я… я… – только и сумела пробормотать она, потом выбрала нужную страничку и показала ее Флавии.

– «Ламе́нто[32] Оттавии», – прочла Флавия. – Душераздирающая ария, вы не находите? – спросила она, и девушка кивнула, но дар речи к ней еще не вернулся. – Всегда хотела спеть ее, но для меня тесситура[33] слишком низкая.

Тут Флавия опомнилась и сказала, обращаясь к девушке и ее аккомпаниатору:

– Простите, что помешала!

– Мы почти закончили, – сказал мужчина. – Планировали репетировать час, но задержались гораздо дольше.

Флавия посмотрела на девушку, которая, похоже, немного успокоилась.

– Вам правда понравилось, синьора? – спросила юная певица, сделав над собой усилие.

На этот раз Флавия искренне засмеялась.

– Прекрасное пение, виртуозное! Потому я и вошла – чтобы сказать вам об этом.

Девушка зарделась и прикусила губу, словно готова была вот-вот заплакать.

– Как вас зовут? – спросила Флавия.

– Франческа Сантелло, – сказала девушка.

– Это моя дочь, синьора, – произнес аккомпаниатор. Он шагнул вперед и протянул Флавии руку: – Людови́ко Сантелло!

Флавия ответила на рукопожатие, а потом подала руку и девушке – на прощание.

– Мне тоже пора поработать! – сказала она, улыбнувшись аккомпаниатору и его дочери, а потом и Риккардо, который так и остался стоять в дверях.

Дружелюбно кивнув юной певице, Флавия вышла из комнаты и направилась дальше по коридору. Дверь закрылась, и внутри тут же загудели голоса. Когда группа людей, разговаривавших друг с другом, прошла мимо них в обратном направлении, к холлу, Флавия обратилась к Риккардо:

– У этой девочки чудесный голос. Думаю, она станет прекрасной певицей.

Риккардо достал из кармана ключи.

– Позволю себе заметить, что она уже ею стала, – сказал он, открыл дверь и пропустил Флавию вперед.

Она вошла со словами «Редкий случай, когда такая юная…» Фраза оборвалась, стоило Флавии увидеть цветы – единственный букет в простой стеклянной вазе. Они стояли на фортепиано. К вазе был прислонен маленький белый конверт.

Флавия подошла к инструменту, взяла конверт и не задумываясь протянула его Риккардо:

– Пожалуйста, ты не мог бы вскрыть его и прочитать?

Если просьба и показалась рипетиторе странной, он не подал виду. Ногтем большого пальца поддев клапан на конверте, Риккардо открыл его и вынул оттуда простую белую карточку. Затем повернулся к Флавии и прочел: «Мне не понравилось, что ты раздала мои розы. Надеюсь, этого не повторится».

– Подпись есть? – поинтересовалась Флавия.

Риккардо перевернул карточку, потом взял конверт и проверил, нет ли чего-нибудь на обороте; после положил все на фортепиано.

– Нет. Больше ничего.

Он посмотрел на Флавию и спросил:

– Какие-то проблемы?

– Нет. – Она поставила папку с партитурами на пюпитр, взяла вазу с цветами и вынесла ее в коридор. – Кажется, мы работали над концовкой второго акта…

По пути домой Брунетти с Паолой говорили о спектакле, который понравился им обоим, но каждому по-своему. Брунетти видел Флавию в роли Виолетты всего один раз, и то по телевизору – в те годы, когда продюсеры RAI[34] еще считали оперу чем-то достойным телетрансляции. Вскоре такие передачи исчезли с экранов; прессу опера также мало интересовала. Разумеется, временами всплывали какие-то околооперные истории, но основное внимание уделялось не певческой карьере, а семейному положению исполнителя – он женится, разводится, разъезжается с партнером, все в таком духе.

Просто не верилось, что прошло столько лет с тех пор, как он видел Флавию в Травиате: когда она умирала, у него просто сердце разрывалось, так хотелось вмешаться и спасти ее. И в то же время Брунетти знал: так же как Паоло и Франческа предпочли бы вечно следовать друг за другом сквозь вихри ада[35], Виолетта заплачет от радости, ожив и вновь обретя здоровье, и тут же упадет замертво. Это всего лишь красивая история. Так и с Тоской: хотя она и заколола кинжалом Скарпиа и бросилась с крыши, все понимают, что еще минута – и она вернется на сцену, будет улыбаться и махать рукой зрителям. Однако убийство и самоубийство остаются реалистичными. Факты бессмысленны; истинно лишь искусство.

За последние годы Паола полюбила оперу, и исполнение Флавии привело ее в восторг, несмотря на то что сюжет она находила смехотворным.

– Вот бы увидеть ее в какой-нибудь более интересной опере, – сказала она, когда они с мужем были как раз на середине моста Риальто.

– Но ты же сказала, что тебе понравилось?

Брунетти зашагал вниз по ступенькам, ощущая внезапно навалившуюся на него усталость. Ему хотелось просто дойти до дома, выпить бокал вина и лечь спать.

– Да, местами даже за душу брало, – согласилась Паола. И тут же передернула плечами: – Но ты же знаешь, я пла́чу, даже когда убивают маму Бэмби.

– И что из этого? – спросил Брунетти.

– Опера никогда не сможет увлечь меня так же, как тебя. Я ни на минуту не забываю, что все это понарошку. – Паола потрепала мужа по руке, потом крепко схватилась за нее.

К этому моменту они уже спустились с моста и шли вдоль ри́ва[36].

– Может, это потому, что ты читаешь так много книг по истории, – протянула Паола задумчиво.

– Что-что? – растерялся Брунетти.

– В исторических трудах – по крайней мере, в тех, что ты предпочитаешь – почти всегда полным-полно вранья. Цезаря заставили принять власть против его воли. Нерон играл на лире, глядя на горящий Рим. Ксеркс велел отхлестать плетьми воды Геллеспонта. Куча фактов, которые подаются в этих книгах как истина, на деле – слухи или же и вовсе небылицы.