— Вернёмся к нашим делам, если вы не против, — Рамирес любовно проводит ладонью по лежащей папке. — Вы вчера похоронили отца, Джейн. Что-то с сердцем, не так ли?

Клацнув зубами, я сквозь тихие рыдания сипло отвечаю:

— Да…

— Удивительно это всё, конечно. Я знал Эдварда, и достаточно давно, так что, признаюсь — для меня новость была неожиданной. Он не казался больным… — Рамирес неторопливо раскрывает папку, в которой едва слышно шуршат бумаги. Сквозь влагу на глазах я замечаю своё фото на первой странице и с новой леденящей волной ужаса понимаю, что у него на меня — досье. А в голове назойливым стуком забивающейся сваи один вопрос — что значит «знал отца и давно?»

Пожалуйста… Пусть всё уже закончится…

Я до бликающих точек сжимаю веки, опустив голову.

— Ну-ну, Джейн. Право, не понимаю, почему вы так сейчас страдаете? — мой мучитель опять вкладывает тонну сарказма в свои фразы, демонстрируя максимально возможное бездушие. А я попросту позволяю ему экзекуцию. Полное уничтожение меня. — Страдать надо было раньше. Намного-о-о раньше. Кстати, я бы вас чем-нибудь угостил, но, увы, обстоятельства того не предусматривают. Вот выбери вы вчера ресторан…

Повисает короткая пауза: я успеваю свободной ладонью вытереть нос и заткнуть себе рот, чтобы не закричать во весь голос. Альваро нарочито медленно поднимает бумаги, всматриваясь в них словно в первый раз, и наигранно продолжает:

— Смерть вашего отца опечалила меня, Джейн, и в первую очередь тем, что спутала все планы. А я так не люблю, когда что-то мешает моим планам. Видите ли, в чём загвоздка, — Рамирес немного наклоняется ко мне, испепеляя взглядом. — Эдвард Ричардс должен был мне двести тысяч. Просил для своей любимой дочери, кажется…

Он знает… Боже, он обо всём знает…

Неужели отец рассказал ему?

И как он мог связаться с таким человеком, как Рамирес? Почему он взял сумму именно у него?..

— Расскажете, Джейн, на что вам были нужны деньги? Хотя нет, давайте я сам. Итак, по порядку, — первый лист с фото ложится прямо под моим носом. Я всхлипываю, пристально, как мазохистка, всматриваясь в своё изображение. А Рамирес продолжает вдалбливать в меня каждое последующее слово… — Джейн Эдвард Ричардс, родилась в Нью-Йорке, 10 сентября 1986 года, в семье секретаря и финансиста, ставшего впоследствии сенатором. Детали о вашем детстве и родителях я опущу, но надо заметить, что Йельский университет вы закончили с отличием, получили практику сначала в небольшой конторе, а затем — в «Беккер и партнёры». Кажется, ваш отец замолвил за вас словечко, хотя ваших мозгов хватило бы и на самостоятельное трудоустройство. Далее… Так-так… В один прекрасный июньский день судьба свела вас с Роджером Гэмбли.

К горлу подступает желчь, и рвотный спазм тут же даёт о себе знать — я не знаю, как мне удаётся сдержаться и не окрасить пол содержимым желудка. Хотя он так удачно сегодня пуст.

Я вся, чёрт побери, пуста, а Альваро собирается раз за разом, слово за слово, сорвать пластыри с моего прошлого. Все выстроенные психотерапевтом и моим усердием барьеры рухнут сегодня вечером.

«С чего вы взяли, что я собираюсь вас убивать?» — нет, этот ублюдок не убьёт меня.

Он морально сотрёт меня в порошок.

— В двадцать вы съезжаете от родителей к благоверному, а после — выходите за него замуж, оставив именитую отцовскую фамилию. Затем, на фоне нескольких громких побед и в самом расцвете юридической карьеры почти в двадцать пять вы уходите в декрет, Джейн. Пока всё так? Я ничего не упустил?

Его голосом можно разрезать металлический лист, но что удивительно, Рамирес умудряется при этом сообщать факты из моей жизни так, будто я всего лишь прохожу собеседование. А не ожидаю финального приговора, прикованная намертво к столу.

— И тут случается разлад в святом семействе! — Рамирес резко хлопает в ладони, отчего я сильнее вцепляюсь в край стола и отвожу зареванный взгляд от бумаги перед собой. На неё ложится другая… — Миссис Ричардс застаёт мистера Гэмбли с любовницей. В наверняка немыслимых позах. Так сказать, адвокат напрямую ловит преступника с поличным, не прибегнув к помощи полиции. И не обнаружив себя.

Помню, когда-то давно я любила наблюдать за тем, как во время готовки мама чистит лук. Она не любила этот ингредиент, но часто добавляла его во многие блюда, потому что вкус лука нравился отцу. Поэтому, мама всегда старалась побыстрее расправиться с шелухой, порывистыми движениями снимая слой за слоем. В этом было даже нечто воинственное — я чётко помню, как любила наблюдать за процессом.

А сейчас — я сама тот самый лук, который методично разделывает Рамирес, обнажая всё. Всё моё, покрытое пеплом той жизни, тёмное прошлое.

И дальше давящий на перепонки шёпот окончательно раздирает меня в клочья:

— И не только ловит, но и награждает преступника на следующий день наказанием таким, что и врагу не пожелаешь. Да, Джейн? Надо сказать, я восхищен, ведь на такое мало кто способен, — любой малейший звук исчезает, и остаётся только жёсткий бархат голоса напротив. — И каково же это — организовать якобы случайную смерть не только мужу, но и собственному ребёнку?..

Состояние подобно тому, что было в той ситуации, которую так мерзко и бесчувственно описывает Рамирес — я чувствую, как меня накрывает с головой полная неадекватность, тот самый аффект, вскакиваю с места и кричу на него, что есть силы, не замечая, как отшатывается стоящий за его спиной Смит:

— Да как ты смеешь!!! Какое ты имеешь право лезть в мою жизнь?! Я не хотела этого, сукин ты сын, не хотела! Ты ничего, мать твою, не знаешь! Он не должен был ехать в то утро с Роджером, не должен был! Не должен был!!!

Я отшвыриваю папку со стола — бумаги веером ложатся на пол, и дышу, как загнанный зверь на цепи, решивший рявкнуть на хозяина. Хочется орать во все лёгкие, рыдать и выть одновременно, настолько сносящим было цунами слов Рамиреса, вызвавшее во мне похороненные воспоминания.

Но на его лице не дрожит ни один мускул. Сидящая поза не меняется — он даже не шелохнулся, когда я сорвалась. Лишь проникающий под кожу взгляд говорит о том, что я совершила ошибку.

Рамирес медленно наклоняет голову вбок, изучая моё лицо, на котором размазаны и солёные слёзы, и слизь из носа; останавливается взглядом на раздувающихся влажных ноздрях, а после — смотрит прямиком в мои обезумевшие глаза. Я знаю, как выгляжу сейчас: в ту ночь, когда я застукала Роджера и сбежала домой незамеченной, в зеркале спальни после я выглядела так же.

И вдруг Рамирес стремительно поднимается с места, одновременно крепко хватая меня за горло. Я, не успевая отшатнуться, тут же хриплю, чувствуя, как сильные пальцы сдавливают сонные артерии… Ненавистное лицо в дюймах от моего, и будь моя воля, имей я хоть немного сил и храбрости, я бы плюнула в него.

— Мне абсолютно всё равно, Джейн, что было на самом деле. Мне плевать, почему ты так поступила со своим мужем. Плевать, что ненароком втянула в это четырехлетнего отпрыска. Есть один неизменный факт: твой папаша взял у меня деньги, чтобы купить молчание криминалиста и твою свободу. Чтобы всю эту историю облекли лишь в обычное ДТП и уничтожили улики против тебя, прямо говорящие о том, что болты на колесах машины открутила именно ты. А теперь, моя несравненная хладнокровная убийца Джейн, спокойно разгуливающая по улицам славного Нью-Йорка, я хочу обратно свой долг. И раз папеньки больше нет, расплату я жду именно от тебя. Иначе… Так заботливо разбросанные тобой документы попадут туда, куда нужно, и ты закончишь свои никчёмные дни в тюремной робе, а не в адвокатском костюмчике за пару сотен баксов.