Большая книга ужасов 2017 - Елена Усачева

Семья была большая, дружная, веселая. Бывало, идешь мимо двора, а у них работа кипит – переговариваются, шутят, песни поют.

Забор у них – одно название; палисадник маленький – так, чуть цветков под окнами. Зато уж хозяйство – каких поискать. Тут тебе и сараи, и кухня, и склад дровяной. А все строят чего-то; сам с сыновьями на лесах – молотками так весело постукивают, смеются, здороваются, завидев знакомых, на чай зовут.

Спорится работа у них. Скоро крышу возвели под конек; а на коньке эдак гроб приладили – вроде вывески у них. Мастерскую они расширяли, семейное дело – гробовщики.

Вот и меня тоже зазвали. Хозяйка ласково окликнула:

– Глаша! Что ж ты все мимо проходишь, зашла бы…

Двор у них широкий, чистый, вкусно пахнет свежеструганым деревом.

– Присаживайся, – улыбается хозяйка, обмахивая фартуком скамью у самодельного стола – отшлифованные сосновые доски, смолистый дух от них идет. Если бы не гроб над головой на крыше, совсем бы уютно и хорошо, но мысль неотступная: из этих досок мастерят веселые хозяева домовины – последний приют для человека.

– Давно приехала? – вопрошает радушная хозяйка, расставляя на столе угощение, блины да мед. – Как здоровье бабушки?

– Спасибо, хорошо…

У стола собирается все семейство, здороваются, улыбаются, рассаживаются, хозяйка разливает чай.

– Смотрю, заневестилась ты, – замечает мать семейства. – Замуж собираешься ли?

– Что вы, мне еще рано…

Она как будто не слышит меня:

– А мы как раз нашему младшенькому ищем жену, – и кивает на «младшенького», ражего детинушку, косая сажень в плечах, румянец во всю щеку. – Чем не жених тебе? – нахваливает.

Мне неловко, я хочу выйти из-за стола, но радушные хозяева удерживают, добиваются ответа. Обещаю подумать и бегу к воротам. «Жених» догоняет, вызывается проводить.

Мы идем по улице, и мне кажется, я знаю его миллион лет, но спроси, как зовут, – не помню.

Он неторопливо рассказывает об отце и новом доме, о всяких семейных делах, о предстоящей свадьбе, о том, как мы будем с ним жить, его мать научит меня делать позумент и плести гробовую кисею. Я слушаю, слушаю – и такая тоска меня берет!

Жених норовит взять меня за руку – вроде бы ничего не значащий жест, но он пугает меня, и рука его, и само прикосновение вызывают ужас и отвращение, и сам он – темная глыба, надвигающаяся на меня, лишающая воли и воздуха…

Закрываю глаза, затыкаю уши и приказываю себе – беги!

Рву с места и удираю прочь, не разбирая дороги.

Не хватает воздуха, стебли травы оплетают ноги, я задыхаюсь и падаю, захлебываясь криком.

Открываю глаза. Сердце готово выскочить через горло.

За оттаявшими окнами серенький рассвет, оттепель.

Сажусь на диване, туплю пару минут.

Приснится же такое…

Днем второго января завьюжило, снег повалил густо, рывками, будто кто лопатой швырял. На улицу носа не высунуть, собаки в будки попрятались, коты на лежанках спали свернувшись.

До вечера просидели у подруги Раечки под бормотание телевизора. Показывали старые сказки: на одном канале – «Морозко», на другом – мультфильм «По щучьему веленью». Раечка старше меня на год, но, глядя на нас, можно подумать, что и на три. Потому что она высокая, крупная, смуглая и очень рассудительная. Но иногда и Раечка любит пошутить.

– Жених снился на новом месте? – спросила.

– Ага, завидный, сын гробовщика, – ответила я, заставив себя рассмеяться: воспоминание о сне неприятно царапнуло в груди.

– Ого! Богатая будешь! – обрадовалась Раечка. – Ты его узнала? Какой он из себя?

– Первый раз вижу!

– Значит, не наш, – вздохнула подруга.

– Ваш, не ваш… Знаешь, меня этот сон ужасно напугал, очень неприятный, не хотела бы я, чтоб у меня такой жених был.

– Так, может, это про будущее?

– Спасибо, не надо! Вспоминать и то противно.

– Ну, не хочешь, как хочешь, – согласилась подруга. И спросила неожиданно: – Пойдешь с нами колядовать?

Я ответила не сразу. К вечеру на улице подморозило, мы смотрели в темное окно, за которым ни зги не видно, и наблюдали, как мороз вышивает серебром сверкающие узоры по черному бархату.

– Что делать? – переспросила.

Она взглянула удивленно, потом чуть заметно усмехнулась:

– Городская! Никогда не ходила, что ли?

Я понурила голову и притворно вздохнула:

– Нет…

– Так ты… чем щи хлебают, – она покровительственно похлопала меня по плечу. – На Рождество собираемся все толпой и ходим по домам, колядки поем, Христа славим, а нам за это хозяева конфет насыпают и денег дают. – Раечка запнулась: – Денег не сильно много, мелочь, зато еды всякой – завались! Мы в прошлом году мешок набрали, потом до конца каникул ели! У Сереги ухо заболело, у меня зубы. – Она засмеялась. – Я карамельки очень прилюбляю.

– А я шоколад…

Раечка отмахнулась:

– Я же говорю – что с тебя взять…

– Да ладно, хватит тебе, – я тоже рассмеялась. – Гоголя все читали. У нас в школе спектакль ставили «Вечера на хуторе близ Диканьки».

– А! – вспомнила Раечка. – Я по телику видела кино.

– Кстати, можем завтра в кино с тобой сходить, – предложила я.

– Ничего интересного, – вздохнула Раечка. – Пойдем лучше на горку. Там все наши собираются.

– Хорошо… – согласилась я.

Какая разница, куда идти, лишь бы дома не сидеть.

– Гадать будем, – мечтательно пропела подруга, забрасывая руки за голову. – А то еще знаешь, – она понизила голос, – черта будем ловить, вся нечистая сила в Рождество бежит с земли сломя голову, а сейчас для нее самое время – куролесит, – Раечка многозначительно кивнула. – Но не всем удается сбежать, – она перешла на шепот и склонилась ко мне: – Некоторые застревают, если кто сено косил на Ивана Купалу, да с приговором, под Рождество в это сено можно загнать нечистого, он запутается, и тогда любое желание загадаешь ему – выполнит!

– Звучит жутковато, – призналась я.

Раечка ухмыльнулась:

– Да ладно… это же сказки.

Я неуверенно улыбнулась в ответ.

А на улице меж тем наступила глухая тьма.