Летняя роза - Кэрол Дин

— Розалин Фиона О'Ханлон, ты сумасшедшая.

Рози усмехнулась, но продолжала внимательно смотреть на экран компьютера.

— Должно быть, дела плохи, если ты взываешь к моим кельтским корням. В чем проблема?

— Ты вконец разорена.

— Ага. — Рози почесала ногой брюхо ирландского сеттера, а тот заурчал от удовольствия.

— У тебя доходы как у поэта, а расходы как у Айваны.

Рози обвела взглядом свой скромный кабинет. У Айваны, наверное, даже кладовка для обуви больше. Но это был дом, и он принадлежал ей. Она любила его. Так же, как и Фонт, пес, который весил больше пятидесяти килограммов и занимал сейчас все свободное пространство на полу.

— Ну, займись этим сама, хорошо? — Рози не отрывалась от экрана. — Не хочу заполучить головную боль, если банк лопнет.

— Странно, что он не лопнул до сих пор.

Джонас откинулась па спинку кресла и скрестила руки.

— Ты действительно не воспринимаешь свои дела серьезно.

— Ты делаешь это за нас обеих. И мне надо закончить работу до полудня. Хеннесси приедет с новым заданием.

Рози безуспешно попыталась откинуть спутанную массу вьющихся рыжих волос со лба. Они окружали ее со всех сторон и щекотали кожу. Да и сама кожа была вечным полем битвы алебастра и золотых веснушек. Сейчас, в конце весны, алебастр побеждал.

Тихое «аминь» заставило Рози взглянуть на свою давнюю подругу и «бухгалтера». Придется выслушать лекцию. Она повернулась к Джонас:

— Хорошо, сдаюсь. Так почему я сумасшедшая?

— Твоя операция стоила кучу денег и времени. Результаты здесь. — Джонас показала на бумаги, разложенные на столе. Сверху лежала куча неоплаченных счетов. — В «Мур-Райт» у тебя почасовая оплата, правильно?

— Да.

— И у них есть для тебя дополнительная работа.

— Да. — Рози хотела кивнуть, но стальной «ошейник» помешал. Она просунула палец между ним и шеей. Ужасная вещь!

— И вместо того чтобы взять эту работу, ты за гроши пишешь любовные письма для неудачливых пар.

— Это не благотворительность, мои клиенты…

— Чушь!

Рози нахмурилась:

— Я повторяю: мои клиенты не «неудачливые пары». Будь это так, им просто некому было бы писать.

— «Сирано инк» — плохая идея. Прошел почти месяц, но тебе нечем похвастаться. Ты могла бы найти лучшего покупателя твоих способностей. «Мур-Райт» — именно такой покупатель. — Сжав губы, Джонас сурово смотрела на подругу.

Рози задумалась. Джонас права, но дело в другом. Начавшись как прихоть, «Сирано инк» затягивал необычайно. Рассказывать кому-нибудь, как он любим и желанен, гораздо интереснее, чем корпеть над техническими инструкциями. Кроме того, эти письма давали надежду ей самой.

Лежа в больнице после операции, она поняла, что среди толпы посещавших ее друзей недостает одного, и очень важного, человека. Может быть, это был результат наркоза, но она вдруг задумалась о том, чего хочет в этой жизни. Или, точнее, кого.

В двадцать восемь, после нескольких неудачных романов, она чувствовала себя разбитой. Может быть, писать анонимные любовные письма — не самое лучшее решение. Ее клиентам не надо проверять свои чувства. Они уже связаны, чего нельзя сказать о ней. Все должно измениться, и скоро. У нее был план. Она собиралась найти того, единственного, и никто не сможет ей помешать. В этот раз она прислушается к совету матери, который так и звучит у нее в ушах: «Представь себе ясно, чего ты действительно хочешь, разработай реальный план и проделай всю необходимую работу». Конечно, речь, как всегда, шла об успешной карьере, но совет был хорош сам по себе. Определение «успешная карьера» ведь тоже субъективно. И если мать имела в виду блестящее продвижение по служебной лестнице, то Рози мечтала об идеальном муже.

Но Джонас еще не закончила:

— Ты должна избавиться от дома. Эта закладная тебя убьет.

— Фонту здесь хорошо. — Рози пощекотала лежащего пса. Тот не двинулся с места. — Он ведет себя как щенок, с тех пор как мы переехали.

— Итак, ты не перестанешь заниматься этими письмами, ты не продашь дом, и ты не хочешь взять дополнительную работу в «Мур-Райт». — Джонас поджала губы.

— Верно. Про два из трех.

Джонас не отводила взгляда.

— Я возьму дополнительную работу. Они как раз подписали контракт на обновление пособия по работе с компьютером. Участие в этой работе обеспечит меня до следующего тысячелетия. Или до следующей выплаты по закладной. Теперь ты довольна?

— Работа за полночь — не лучшее решение. Ты только после операции. На самом деле ты должна упорядочить…

— Я ненавижу это слово, — прервала Рози. — Напоминает пылесос и резиновые перчатки.

Джонас подняла руки:

— Я ухожу, просто ухожу.

— А я смогу продолжить работу. В конце концов, это для «Мур-Райт». Хорошие деньги, правда.

— Пусть посылают деньги прямо в приют. Может быть, там дадут тебе скидку, когда ты к ним переедешь.

Рози засмеялась:

— Ты слишком остроумна для бухгалтера. Дай мне работать.

Джонас собрала бумаги и встала:

— Как спина, лучше?

— Намного. Доктор говорит, что скоро все будет нормально.

— Ха! Вряд ли он знает, что такое норма для тебя.

— Уходи! Спасибо за совет, я на самом деле постараюсь… Как это ты сказала?

— Упорядочить? — Джонас состроила скептическую гримасу и направилась к двери.

— Кстати, — сказала Рози — твой чек в конверте.

* * *

Кент Саммертон бросил пачку писем на стол, нервно посмотрел на нее. Выругавшись про себя, он отложил одно из писем в ящик стола. Повертел еще одно письмо в руках в поисках обратного адреса. Адреса не оказалось. Он отбросил письмо и помассировал шею. Удивления Кент не испытывал. Глупо было писать по объявлению «Сирано», возможно, это компания-однодневка. Он снова выругался, опять потер шею. Кент ощущал ломоту во всем теле, ему было тридцать два, а он чувствовал себя столетним. Если бы ему сейчас предстоял выбор между умопомрачительным сексом и полным одиночеством, он бы предпочел последнее. Да у него и не было времени ни для сна, ни для секса.

— Кент, я могу зайти?

В дверях стояла его секретарша Марлен Грант, одетая в свой обычный темный костюм и шелковую блузку.

Он восхищался Марлен. Жаль, что только на работе. Марлен была амбициозной, организованной, целеустремленной — все, что он уважал в женщинах, — и она подавала понятные сигналы. Беда в том, что в голове у него был образ совсем другой женщины, ставшей навязчивой идеей.