Попаданка на факультете пророчеств - Ксения Власова

Шепот за спиной раздражал.

— Что она делает?

— Не уверен, но… Видимо, предсказывает.

— Это понятно, но зачем, прости Единый, она так сильно машет руками?

Я перестала делать сложные пассы, подсмотренные в «Битве экстрасенсов» и торжественно водрузила ладони на стеклянный шар. Тот был огромный, мутный, с застывшими на стекле жирными следами чьих-то пальцев. Оловянная подставка под ним, привинченная к столу, выглядела подозрительно хлипко.

— Мисс Бартон на днях вернулась из Лексеваля, где слушала лекцию профессора Трездора о новых методиках ясновидения, — в голосе говорящего сквозило скрытое неодобрение. — Вы же знаете этих лексевальцев, им лишь бы что-нибудь новое придумать!

— Прогресс! — понимающе выплюнул его собеседник с непередаваемой смесью уважения и раздражения.

Голоса за спиной смолкли, и в просторной квадратной комнате с высокими окнами-бойницами воцарилась атмосфера напряженного ожидания. Моя спина вспотела, и белая рубашка намертво прилипла к коже. Корсет впился в ребра. Я сделала несколько вдохов ртом, тайком вытерев мокрые ладони о длинную, многослойную юбку из тяжелого черного бархата. Склонившись над столом с шаром, я стояла напротив окна, и на свету бархат красиво играл фиолетовыми переливами. Наверное, эти блики сочетались с маленькой лавандовой шляпкой, которую я в спешке нацепила на макушку. Неубранные волосы свободной рыжей гривой лежали на плечах. Спиной я чувствовала неодобрение женщин и завуалированный интерес мужчин. Я знала, что оконфузилась, но понятия не имела, как забирать волосы наверх при помощи доисторических металлических шпилек.

— Мисс Бартон, так что скажете?

За спиной кашлянули, затем еще раз, уже настойчивее. Я нехотя обернулась и строго воззрилась на человека, посмевшего прервать мой спектакль, но тут же сникла под неодобрительным взглядом ректора. Тот пригладил седовласую макушку, снова многозначительно взглянул на меня и, словно ненароком, достал из нагрудного кармана темно-синего камзола золотые часы на цепочке. Круглая крышка часов звякнула, открываясь, и этот звук заставил меня очнуться. Что ж, пора выкручиваться.

Я зажмурила глаза, затем распахнула их и замогильным голосом, скопированным из той же передачи про экстрасенсов, а может быть, из ужастика с девочкой, выходящего из телевизора, выдала:

— Небеса сегодня прольют изрядно слез. Будет дождь.

Я исподлобья посмотрела на застывших в изумлении зрителей, очевидно, ожидающих более яркой концовки. Кульминацию я безбожно слила, признаю. Ректор вместе со всеми посмотрел сначала на меня, затем в окно. Там, за стеклом, защищенным широкой решеткой, завывал злой осенний ветер. По хмурому небу гуляли свинцовые тучи. В щели между камнем и стеклом задувал холодный воздух. Я стояла близко к окну, поэтому мой нос улавливал запах разряженного озона — запах скорого дождя.

«Лия — капитан очевидность. Нет, цветов не нужно, спасибо. Обойдемся овациями».

— Благодарю, мисс Бартон, за предсказание, — невозмутимо сказал ректор и обернулся к остальным преподавателям. — Что ж, думаю, всем пора приступить к своим обязанностям. Занятия начнутся с минуты на минуты.

Силен старикан, с уважением подумала я. Даже в лице не изменился!

Выдавив из себя смущенную улыбку, я поправила шляпку и вместе со всеми покинула просторную профессорскую. В узком коридоре, выложенном камнем, гуляли сквозняки. В одной рубашке стало зябко, но я, не обращая на это внимания, прислонилась спиной к холодному неоднородному камню и устало выдохнула.

Итак, девять утра, с минуты на минуту начнется пара, где я должна рассказать студентам об основах прорицания. Все бы ничего, но меня волнует один вопрос: как, черт возьми, вернуться домой?

Ну, Лия, ну ты попала! Помогла человеку, называется!

— Мисс Бартон, вам плохо?

Очень.

— Нет, благодарю. Голова немного закружилась.

Почти не солгала. У любого закружится голова, если в ней всплывет отрывок чужого воспоминания.

Как наяву, я увидела пышный бал-маскарад, наполненный музыкой, танцами и звоном бокалов. На натертом до блеска паркете кружатся многочисленные пары. По залу с высоким потолком и огромными окнами, весело переговариваясь, расхаживают дамы и господа в масках, в уголке сидят пожилые матроны и что-то увлеченно обсуждают. В разодетой толпе проносится крик. Он обрывается звоном разбитого стекла и леденящей душу тишиной. Невысокая девушка в изумрудном платье корчится на полу от нестерпимой боли. Ее губы, накрашенные помадой, быстро синеют. Тонкие руки в перчатках по локоть вздрагивают, а затем нога в бальной туфле дергается, и девушка с рыжими волосами, забранными в высокую прическу, замирает навсегда.

Этой девушкой в чужом видении была я.

Теперь я знала, почему хозяйка этого тела решила поменяться со мной местами. Она бежала от судьбы. От той, что увидела сама, своими глазами, в магическом шаре. Если моя копия из этого мира столь же талантлива, сколько хитра, то жить мне осталось совсем недолго.

А начиналось все буднично. В том плане, что день снова не задался: я опоздала на работу, получила нагоняй от начальства и все оставшееся время с ненавистью корпела над годовым финансовым отчетом, тоскливо размышляя, что я здесь делаю и прилично ли будет уволиться, так и не получив первую зарплату.

От пафосного шага с бросанием на стол шефу заявления по собственному желанию останавливали лишь осуждающие слова мамы, которые стояли у меня в ушах: «Лия, ну ведь ты уже два года, как закончила институт, и до сих пор не можешь определиться, чем хочешь заниматься по жизни! Сколько работ ты сменила за последние полгода? Десять? И ради бога, зачем ты работала официанткой, если у тебя красный диплом экономического факультета?!»

Ну и мамино коронное: «Когда ты повзрослеешь?»

Что подразумевает мама под этими словами, я понимала смутно. С восемнадцати лет я работала и обеспечивала себя сама, а последние три года еще и жила отдельно. Словом, совсем уж инфантильной я не была. А работа… Мне просто хотелось найти себя.

Но я все никак не находилась.

В метро я отгородилась от толпы наушниками. Музыка позволила не замечать если не запах подземки, то хотя бы удушающую атмосферу вечной спешки и давки. Повиснув на поручне, я слепо смотрела в окно поезда. За стеклом понеслась темнота.

«Перемен требуют наши сердца!» — кричал Цой в наушниках.

Яркая вспышка света заставила сощуриться. Я снова взглянула в окно и вздрогнула. В мутном стекле я увидела собственное улыбающееся отражение. Вот только в реальности я не улыбалась.

По спине побежали мурашки. Рука дернулась ощупать собственные губы, но вместо этого я моргнула, и снова увидела станцию метро, залитую светом, и свое неясное, хмурое отражение в капюшоне черной (немаркой и практичной) куртки.