Люди в белых хламидах - Ольга Обская

Валерия стремительно падала. Подол белоснежного подвенечного платья красиво развевался на ветру. Фата, слетевшая с головы секундой раньше, немного отстала и мягко планировала следом. Перед глазами проносились этажи и ветки старого тополя. Лера в очередной раз удивилась, как у этого исполина получилось устоять во время беспощадной борьбы городских властей с источниками аллергии. И это несмотря на то, что соседка с третьего этажа, общественница Стружкина, все инстанции обегала с требованием спилить чертов рассадник пуха.

Господи, про что Валерия думает?! Вообще-то, в книгах пишут, что в такие минуты перед мысленным взором должна пролететь вся жизнь. Человек должен осознать что-то важное, постичь смысл бытия. Ничего подобного. Мелькающие перед глазами окна и растительность не вызывали никаких философских мыслей.

Говорят, в такие минуты человека охватывает жуткий животный первобытный страх. Выходит, врут. По крайней мере Лера не испытывала никаких чувств. Совершенно никаких. В сознании простая констатация факта — сейчас она грохнется на землю. Ленивая мысль, без какой бы то ни было эмоциональной окраски, не побуждала к действию, не заставляла судорожно хвататься за проносящиеся мимо ветки тополя.

Где-то Валерия слышала, что в такие минуты время замедляется. А вот это было похоже на правду. Время растянулось, сделалось таким же ленивым, как и мысли. Казалось, Лера летит уже целую вечность, хотя на самом деле прошло-то, наверное, не больше пары секунд. А вот интересно, сколько всего длится падение с одиннадцатого этажа? При желании можно вычислить — кажется, есть какая-то формула. В голове всплыл школьный учитель физики, маленький седенький добряк Павел Павлович. Вспомнилось, как он уверял, что пушинка и камень в вакууме будут падать с одинаковой скоростью. Честно говоря, верилось с трудом. С трудом верилось, что Валерия в своем падении могла бы уподобиться легкому перышку.

Господи, о чем она думает?! Хотя о чем вообще нужно думать, когда летишь на землю с одиннадцатого этажа? «Почему?» — вот о чем! Ей надо думать — почему она падает.

Вдруг показалось — острый безобразный осколок стекла пронзил грудь. Стало трудно дышать. Лера осознала ответ на свой вопрос. Вспомнила, кто ее столкнул. И вот тогда вся жизнь стремительно пронеслась перед глазами. И стало страшно. И появилось жгучее желание жить. И течение времени приобрело свою обычную скорость. Земля начала приближаться стремительно быстро. Валерия судорожно попыталась зацепиться за что-то, чтобы смягчить падение, но было поздно.

Удар. Темнота.

Первыми проснулись чувства: зрение и слух. Сознание включилось чуть позже.

Очень-очень яркий свет. Такой, что режет глаза даже через закрытые веки.

И приглушенные, взволнованные голоса. О чем говорят — непонятно. Слишком длинные протяжные гласные. Что за тарабарщина? Английский, что ли? Да нет, не похоже. Английский Валерия немного знала. Тогда, может, китайский? Или японский? Дальше гадать не пришлось. Через пару секунд Лера начала понимать речь. Вернее, отдельные слова. Фразы целиком осмыслить не удавалось.

— Большой Бер, видимо, ошибся. Эмоции есть. — Женский голос звучал растерянно. — Это ведь эмоции? Вы тоже заметили?

— Да как тут не заметишь? — сокрушенно вздохнул обладатель певучего баса и тут же сам себе возразил: — Но Большой Бер никогда не ошибается.

— И все-таки в этот раз он что-то напутал, — присоединился к дискуссии еще один мужской голос.

— Но что же нам делать? Не можем же мы дальше продолжать…

— Не можем…

Глаза немного привыкли к свету, и Лера решилась их открыть. Огромный яркий шар над головой — вот что, оказывается, ослепляло. Собственно, сама Валерия пребывала в горизонтальном положении, поэтому свет бил прямо в глаза. Приставила ладонь ко лбу козырьком, и это помогло рассмотреть помещение, в котором находилась. Белые стены, белый потолок и три человека в белых балахонах. Ситуация начала проясняться — Лера в клинике. По крайней мере, комната очень смахивала на больничную палату, а люди, беседовавшие невдалеке, — на врачей. Только напрягала их странная спецодежда. Просторные мантии с широкими рукавами и капюшонами мало походили на медицинские халаты.

Между тем обладатели балахонов продолжали беседу.

— Надо позвать Даркуса, — предложила молодая длинноволосая докторша.

— Не надо. Что он про нас подумает? Облажаться на первой же самостоятельной работе? — возмутился брюнет, стоящий к Валерии спиной.

— Есть идеи получше? — язвительно поинтересовался третий врач, обладатель баса. Низкий голос не очень вязался с нескладной худощавой фигурой.

Похоже, идей получше ни у кого не было, и беседа на время затихла. Почему доктора выглядели такими растерянными? Интерны, что ли? Скорее всего. Лица очень молодые. А Даркус, о котором они говорят, видимо, их наставник. Странная фамилия. Или это имя? В любом случае очевидно, что иностранец. И, похоже, высококлассный специалист, в отличие от этой растерянной троицы. Валерии не хотелось, чтобы ее лечили неопытные врачи. Так, чего доброго, к основной болезни может еще и осложнение добавиться. Стоп! А что, собственно, за основная болезнь? Что за хворь приключилась с Лерой? Почему она в клинике?

Валерия напрягла память, пытаясь восстановить события последних дней. Вроде все было как обычно. Учеба в ненавистном юридическом, куда поступила по настоянию отца, и подработка в фирме, которая организовывала детские праздники. Вечером пару часов за ноутбуком, а с утра по новой — институт и работа. Воспоминания обрывались ночью четверга. Как легла спать, Валерия помнила, а вот что случилось потом — смутно.

Додумать эту важную мысль Лере помешало внезапно нависшее над ней лицо ребенка. Работа с детьми научила безошибочно определять возраст — малышу два с половиной — три года. Интересно, откуда он взялся в больничной палате? Большие серые глаза изучали Леру серьезно и сосредоточенно. Она даже засомневалась, правильно ли определила, сколько малышу лет. Уж больно взгляд его был вдумчив. Однако через несколько секунд милая мордашка начала морщиться. Детскую мимику Валерия тоже умела распознавать с легкостью — сейчас ребенок заревет.

И действительно, в следующее мгновение комната затряслась от громкого заливистого плача. Вообще-то Лера привыкла, что, глядя на нее, дети улыбаются, а не хмурятся. Ведь чаще всего на утренниках она исполняла роль доброй феи. Чем выгодно отличалась от своего партнера Пашки, который порой так вживался в образ Бармалея, что мог довести маленьких зрителей до слез.

И вдруг Валерия поняла, отчего плачет ребенок. Она наконец вспомнила события пятницы. Правда, не все, а только один маленький фрагментик. Но этого хватило, чтобы сердце ухнуло и неровно затрепыхалось в груди, а во рту стало неприятно-вязко. В памяти всплыли падение с одиннадцатого этажа и удар об асфальт. Почему это случилось, Лера вспомнить не могла, но зато пришло осознание, чего испугался малыш — ее изуродованного тела.