Но боли не было. Совсем. Девушка открыла глаза и не сразу узнала окружающее сквозь разводы собственных слез.

Глостер стоял посередине комнаты бледный, как привидение, и слепо таращился широко открытыми глазами в пространство перед собой. Так он стоял, боясь сделать хотя бы шаг, ощупывая пустоту свободной рукой, накрепко зажав в другой боевой нож. Вот так, на ощупь, он сделал шаг к дожу, на котором замерла девушка… Еще шаг… И еще… Жуткий запоздалый ужас нахлынул, ледяным валом; наваждение исчезло разом, Аля заметалась, закусила губу, чтобы не закричать, но стона удержать не смогла. Глостер услышал, сориентировался по звуку, начал двигаться увереннее… Улыбка зазмеилась на губах, и на лице так и застыло глуповато-блаженное выражение, словно это и впрямь был не убийца, а деревенский увалень, простак, вздумавший подурачиться и поиграть с кокетливой девицей в жмурки.

Аля дернулась, но поняла: из-за спутанных ног никуда не сможет убежать, Глостер распорет ее ножем раньше, чем она успеет, проскочить мимо него в другую половину комнаты. А Глостер вдруг застыл, замер на месте, прижав ладонь к голове и раскачиваясь, как китайский болванчик; зрачки его невидящих глаз расширились так, будто свет для него померк разом, сгустился до темно-фиолетового сияния…

Нижняя губа Глостера отвисла, из горла вырвался звук, тяжкий и неприятный до дрожи, словно скрежет песка по стеклу, а на лице отпечаталась дикая, всесокрушающая боль, завладевшая его телом… Сейчас он не ощущал ничего вокруг.

И ничего не желал. Боль освобождает душу от пустых мудрствовании, а совесть — от пустых обязательств.

Глостер медленно, будто куль с сырым овсом, осел на пол и рухнул навзничь, прикрыв своим телом руку с зажатым в ней ножом… Аля чуть не заревела от досады! Куда можно убежать стреноженной? Но времени hit на то, чтобы медлить, ни на то, чтобы отчаиваться, не было. Девушка мигом отбросила прочь покрывало; ноги ее были накрепко перехвачены капроновым шнуром под коленкам и у лодыжек. Аля попробовала ногтями — тщетно: слишком умело накручены узлы, их можно или перерезать, или… Да! Перегрызть! В одно мгновение Аля подтянула колени к груди, наклонилась так, что достала зубами путы, вцепилась в них… Разбитые и покусанные губы разом треснули, кровь потекла по подбородку; девушка почувствовала боль в деснах: капроновые нити резали, как осока… Слезы закипели на глазах, но она продолжала терзать зубами неподатливый тонкий шнур, пока не выплюнула изо рта бурые от крови кисточки — концы перетертой веревки.

Оглянулась. Глостер продолжал лежать у кресла неподвижно, рука с оружием была так же неловко подвернута. А может, у этого параноика инсульт и страх наконец-то добил его? Подползти, попытаться вытащить нож?.. Пет! Стоит Глостеру, даже полупарализованному, только двинуть рукой с отточенным и скорым, как тень, клинком… Нет, подходить к нему близко Аля боялась: ей казалось, он, даже мертвый, схватит ее и утащит с собой в черную пузырчатую бездну… Девушка лихорадочно пыталась обнаружить хоть что-то острое. А может быть?.. Ну да: нужно разбить бокал и его осколком разрезать веревки на лодыжках!.. Кое-как она встала; затекшие ступни свело острой болью так, что Аля едва не упала. Собралась с силами, прыгнула по белому .паласу раз, другой, и тут — комната закружилась, тоненькая теплая струйка покатилась из носа, густые капли падали спелыми земляничными ягодами и зарывались в белизну ангоры… Ноги сами собой подкосились, и девушка упала ничком на пол.

Если она и потеряла сознание, то совсем ненадолго. Комната вокруг как бы медленно вращалась. Аля сделала усилие, приподнялась на локотках — и увидела себя в громадном зеркале шкафа-купе. Худенькая, как подросток, девчонка, с измазанным кровью лицом, с припухшими от побоев носом и губами… В нескольких шагах от нее лежал застреленный Глостером человек. Остекленевшие глаза мертвеца мутно таращились в пространство; голова его была повернута так, что девушке казалось: убитый смотрит именно на нее.

Аля с трудом справилась с накатившим приступом тошноты и животного страха: ей даже показалось, что волосы шевельнулись у нее на .голове…. Девушка опустила взгляд, упрямо тряхнула головой, закусила губу и, не обращая внимания на кровяную струйку, вновь попыталась встать… Но дурнота и слабость снова закружили голову грязными клочьями мохнатого, солоноватого на вкус тумана, остро царапающего горло, будто горько-удушливый дым… Руки не выдержали напряжения, Аля ткнулась лицом в белоснежный палас и замерла так, чувствуя, как слезы застилают лицо душно-горячей волной, словно уставшее от зноя море.

Кровь ударяла в виски, будто механический молот. Удары были частыми и тяжкими, и каждый красил мир грязно-желтым. Только потом Аля поняла, что это — стук ее сердца. Во рту она чувствовала солоновато-приторный привкус крови.

Кое-как изогнувшись, перепилила ребристым осколком только что разбитого бокала путы на ногах. Капроновая веревка разошлась как бы сама собой; девушка обессиленно растянулась на полу, чувствуя лишь, как пульсирует кровь в порезанных в спешке подушечках пальцев. Грязно-желтая пена превратилась в красновато-бурую, потом — в белоснежную… Аля лежала, зажмурившись, и отдыхала, пытаясь переждать головокружение и первую голодную эйфорию мнимой свободы. Кровь била в виски, будто механический молот.

Движение девушка не услышала — уловила — и в одно мгновение оказалась на ногах. Глостер стоял в полутора метрах от Али и глядел на нее со странной смесью удивления и злорадства. Припадок прошел, но Глостер словно еще не вполне осознавал, где находится, кто перед ним. Притом отливающий тускло-сизым клинок боевого ножа был направлен острием вперед, а змеистая улыбка, блуждающая на его губах, и полубезумный блеск в глазах не предвещали ничего, кроме смерти.

Аля не думала ни о чем. И ни на что не рассчитывала. Одним прыжком она сократила расстояние между собою и Глостером, сделала ложный выпад рукой, заставив его инстинктивно дернуться в сторону. Неуловимым, быстрым движением девушка бросила ногу вперед и вверх… Глостер успел среагировать, чуть отклонился, и все же первый удар пришелся в пах, второй, локтем, — в подбородок, пусть вскользь, но этого хватило, чтобы еще не вполне пришедший в себя Глостер потерял равновесие. Он покачнулся, защищаясь, дважды отмахнул рукой с зажатым в ней ножом; лезвие со свистом рассекло воздух над головой девушки. Аля присела и уже из этого положения дикой кошкой метнулась к креслу, туда, где на паласе, забытый, маслянисто, чернел пистолет с навернутым на ствол хоботом глушителя.

Оружие она достала в броске, кувыркнулась через голову, падая за кресло…

Глостер тоже прыгнул. Его длинное сильное тело распласталось в воздухе, когда пробочным выхлопом прозвучал выстрел.

Затворная рамка равнодушно лязгнула, выбрасывая гильзу; ощутимо запахло прогоревшим порохом. Пуля ударила в грудь, тяжелое тело грузно рухнуло на пол и замерло. Аля застыла, боясь пошевелиться, ощущая лишь одно: вот, только что она застрелила человека, пусть даже он был худшим из людей… Больше всего девушку испугало, что сама она не испытывает ни жалости, ни грусти, ни сострадания — ничего… Раскаяния тоже не было. Только холодный, будто ледяное пламя, ком застыл в груди острой занозой, и теперь, стоило ей пошевелиться или даже подумать что-то, он отзывался во всем теле вялой слабостью, покорностью… Перед чем? Может быть, именно так и подступает к человеку небытие?