— …чтобы ты носа не показывал, скверный мальчишка, пока пир не закончится. Лишь тогда я шепну твоей матери, что ты здесь, и ты сможешь ее увидеть.

На Виксе была туника со значком семейства Флавиев, но никакого раболепия в его манерах не было и в помине. Открыв от удивления рот, он рассматривал роскошные мозаики и колонны нового императорского дворца.

— Ого-го, какую махину отгрохали! — с восхищением произнес он.

— Зачем ты взяла его с собой? — спросил у Флавии Павлин.

— Тея не видела его вот уже несколько месяцев, и я подумала, что ей захочется… — Флавия не договорила. Вместо этого она схватила Викса за шиворот и, прежде чем он успел юркнуть за колонну, отвесила ему шлепок. — И, похоже, я уже раскаиваюсь в этом своем решении.

— Пусть он ждет в вестибюле и не показывается никому на глаза, — посоветовал Павлин. Вслед ему раздался горестный возглас Флавии.

— О, неужели нет никого, кто мог бы удержать это чудовище на одном месте?

Скучный вечер, совсем не похожий на тот чудный пир в честь обручения Павлина. Сегодня, в зале официальных приемов нового дворца, все было чинно. Приглашенные обменивались кивками и в полголоса вели разговоры на сторонние темы. Негромкие голоса заглушало журчание струй овального фонтана внушительных размеров в обрамлении арочных окон. Флавия ни на шаг не отходила от мужа, их сыновья донимали своими вопросами толстого астролога, Марк и Кальпурния обсуждали какую-то нудную политическую теорию, Павлин — Павлин делал вид, что не замечает меня. Он разговаривал с императором, и в его взгляде я прочла некую настороженность. Интересно, они поссорились? Впрочем, какая разница. Главное, что он всем своим видом игнорировал мое присутствие. И это при том, что он отклонил мое последнее предложение. Придется что-то с этим делать.

Мой взгляд упал на Тею. Она была в красном шелковом платье с пурпурным отливом. Я бы назвала этот цвет цветом запекшейся крови, расшитом по подолу черным бисером. На лоб с обруча на волосах свисает точно такая же черная подвеска. Вялая, апатичная, словно бесплотная тень. Император даже ни разу не посмотрел в ее сторону.

Впрочем, она все еще сидит с ним на одном ложе — то есть на том месте, на котором сидела бы законная супруга Домициана, присутствуй она на этом пиру.

Тарелку ей наполнял рослый грек в белой шелковой тунике. Я тотчас обратилась во внимание. Ее личный раб? Грек, не знаю, как его имя, был хорош собой — высокий, светловолосый, мускулистый. Он наклонился к ней, и локон светлых, как пшеница волос, упал ей на лоб. Тея подняла глаза и впервые за весь вечер слабо улыбнулась. Он же легонько погладил ей руку.

— Афина.

Тея вздрогнула, хотя голос императора звучал благосклонно.

— Ты должна для нас спеть.

— Конечно, если такова твоя воля, цезарь, — она поднялась и взяла лиру. Ее царственный возлюбленный пристально наблюдал за ней. Впрочем, взгляд его оставался непроницаем. Интересно, он получил мою записку или нет?

— Прекрасно! — воскликнул Марк, когда Тея кончила петь. — Я хорошо помню, Афина, как слышал твое пение в первый раз. Твой голос был усладой для моего слуха.

— Я тоже помню, — ответила Афина с учтивым поклоном. — Я тогда чистила от грязи фонтан. И ты проявил доброту ко мне и к моему скромному дару.

— Тогда тебе от меня причитается, Марк Норбан, — произнес император со своего ложа. — Если бы не ее скромный дар, я никогда бы не познакомился с Афиной.

Счастливая мысль.

— А что ты скажешь, Афина? — на сей раз голос Домициана прозвучал как щелканье кнута. Тея тотчас застыла на месте, не успев до конца поправить шлейф кроваво-красного платья. — Согласись, судьбы преподнесла тебе подарок, одарив тебя божественным голосом, хотя сама ты никакая не богиня.

— Да, цезарь.

— Я прекрасно могу себе представить, как ты чистишь фонтан и исполняешь свои трели лягушкам, — произнес Домициан, не то в шутку, не то с издевкой. — Ни шелков, ни украшений, ни мягких перин… ни любовника.

При этих его словах у меня по спине пробежала легкая дрожь возбуждения.

— Верно, — спокойно, едва ли не равнодушно, согласилась Афина. — Не будь судьба благосклонна ко мне, ничего этого у меня не было бы.

— А вот теперь есть. Любая роскошь, какая только есть в империи, в твоем распоряжении, потому твой император щедр к тебе, а тем временем за его спиной ты заводишь себе другого, чтобы щедро осыпать его моими дарами.

На моих глазах ее лицо сделалось белым, как мел.

— Разве это не так, Афина, — голос Домициана был исполнен едва ли не нежностью. — Или ты думала, что я ничего не узнаю?

В моей голове прозвучал ликующий клич.

Марк и Кальпурния озадаченно переглянулись. Павлин словно окаменел. Флавия бросила быстрый взгляд от Домициана на Тею и снова на Домициана.

— Дядя, мне кажется, что в присутствии мальчиков нам не следует…

— Это почему же? Думаю, им будет полезно взглянуть. Они вынесут для себя урок, как нужно поступать с предателями. С изменниками. С неверными женщинами.

— Цезарь, — Тея сделала шаг вперед. — Господин и бог, я клянусь тебе…

— Ага, значит, теперь я бог? Как быстро ты меняешь свое мнение. Скажи, ты сейчас станешь умолять меня, Афина?

Я распрямила спину. Интересно, что за этим последует? Было бы любопытно взглянуть на хозяйку Рима, униженно стоящую на коленях.

— Мой господин, — Павлин приподнялся со своего ложа. — Я должен был сам тебе все рассказать. Но она ничего дурного не сделала. Я наблюдал за ними. Никакой измены, никакого предательства не было.

— Тсс, Павлин, — взгляд императора был по-прежнему прикован к любовнице.

— Но, мой повелитель. Клянусь, это чистая правда! Неужели я стал бы тебе лгать?

— Нет, ты бы не стал. А вот она. Ты даже не представляешь себе, на какую ложь способны женщины. Афина, — голос Домициана был сродни ударам бича. — Скажи, с какой легкостью тебе удалось ввести в заблуждение даже такого человека, как Павлин?

— Я не…

— Замолчи! — рявкнул император, и она съежилась.

— Мой господин! — в голосе Павлина слышалось отчаяние.

— Хорошо, я буду униженно молить тебя, — прозвучал голос Теи, и она опустилась на колени, — если это то, чего ты от меня хочешь. Я готова на что угодно, лишь бы только ты пощадил его.

— Все еще полна гордыни. — Домициан поднялся со своего края ложа и подошел к ней. — Все еще полна гордыни.

— Прошу тебя, господин и бог.

— Кайся.

И Тея опустила голову к его ногам, и, обхватив его за щиколотки, прижалась лицом к ремешкам сандалий.

— Домициан. Я умоляю тебя.