Я разделяла с ним постель, любовь, мысли. Сестра же разделяла его сердце и душу с самого рождения – и до того момента, когда он потерял ее младшего сына. По крайней мере, так это видела она.

Джейми до сих пор чувствовал себя виновным в исчезновении Иэна, и поведение Дженни вызывало у меня неприязнь. Я понимала всю глубину ее утраты и соболезновала ее горю, и все же, насколько нам было известно, Иэн не погиб. Только она одна могла снять с Джейми груз вины, и она наверняка это знала.

Пододвинув табурет, я села рядом. С одной стороны лежала стопка бумаг, исписанных его аккуратным почерком. Писать другой рукой вместо искалеченной было невероятно трудно, и все же Джейми почти каждый вечер упрямо делал записи о случившемся за день. О визитах в Ридж, о здоровье животных, о ходе строительства, о новых поселенцах, о вестях из восточных графств… По слову за раз, он вел записи, чтобы потом отправить накопившиеся страницы в рискованный путь в Шотландию с каким-нибудь приезжим. Пусть не все, но какие-то из писем дойдут до получателя. Как и послания из Шотландии – большинство из них до нас добиралось. При условии, что их отправляли.

Сначала я надеялась, что письма Дженни просто были отправлены не по тому адресу или потерялись по дороге. Но прошло слишком много времени, и я потеряла надежду. В отличие от Джейми.

– Может, отправить ей вот это? – Покопавшись в бумагах, лежащих на краю стола, он достал небольшой листок, весь заляпанный и оборванный с одной стороны, выдранный из книги.

Это было послание от Иэна, единственное реальное доказательство того, что мальчик жив и здоров. Мы получили его в ноябре на Собрании, через Джона Куинси Майерса, охотника, который исследовал дикие места и чувствовал себя одинаково хорошо в компании индейцев и поселенцев, а еще лучше – с оленями и опоссумами. В записке на корявой латыни сообщалось, что Иэн здоров и счастлив. Что он женился на девушке «по традиции могавков» (то есть, как я поняла, он решил разделить с ней ее дом, постель и очаг, а она ему позволила), что сам скоро станет отцом – «по весне». На этом все. Давно прошла весна, но больше писем мы не получали. Иэн не был мертв, но все равно что погиб: Джейми знал, что шансы увидеться с ним ничтожно малы. Иэна поглотила дикая природа.

Джейми осторожно коснулся потрепанного листка, провел пальцами по округлым буквам. Я знала не только то, что он сообщил Дженни об этом послании, но и почему он не отправлял ей оригинал. Это письмо – единственная вещественная связь с Иэном, и отдать его значило окончательно смириться с тем, что Иэн теперь среди могавков.

«Приветствую! – писал Иэн своим незрелым почерком. – Ian salutat avunculus Jacobus». То есть Иэн шлет привет своему дяде Джеймсу.

Иэн был для Джейми не просто одним из племянников. Он обожал всех детей Дженни, но Иэна особенно – как приемного сына, как Фергуса, только в отличие от Фергуса Иэн был одной крови с Джейми и в какой-то мере заменял ему сына, которого тот потерял. Вокруг было слишком много потерянных детей.

– Да, думаю, стоит отправить. Оно должно быть у Дженни, даже если… – Я кашлянула и вдруг вспомнила о записи из докторского журнала. В надежде отвлечь Джейми я достала журнал. – Кстати, к слову, о латыни… вот тут есть странный отрывок. Не посмотришь?

– Давай, конечно. – Джейми отложил послание Иэна, взял у меня из рук журнал и положил так, чтобы на страницу падало закатное солнце. Слегка нахмурившись, он стал водить пальцем по строчкам. – Боже, его познания в латинской грамматике не лучше твоих, саксоночка!.. Странно… «Я проснулся»… нет, наверное, он имеет в виду «меня разбудили», «звуки из комнаты, смежной с моей. Я думаю»… нет, «я подумал», – что пациент пошел помочиться, и встал, чтобы последовать за ним…». Зачем это ему, интересно?

– У пациента – кстати, речь о Гекторе Кэмероне – были проблемы с мочевым пузырем. Роулингс хотел понаблюдать за его мочеиспусканием, понять, в чем он испытывает трудность, есть ли болезненные ощущения, кровь в моче и все такое.

Подняв бровь, Джейми искоса посмотрел на меня, затем покачал головой и вновь обратился к журналу, бормоча себе под нос что-то про причуды врачей:

– «Homo procediente»… человек идет дальше… Почему он не называет его по имени, а пишет «человек»?

– Доктор писал на латыни, соблюдая секретность, – ответила я. Не терпелось услышать, что дальше. – Увидь Кэмерон свое имя в журнале, это наверняка привлекло бы его внимание. Так что случилось?

– «Человек выходит наружу»… не пойму, на улицу или просто из своей комнаты? Наверное, на улицу… «Выходит, я иду за ним. Он идет быстро, уверенно…» И что в этом такого? Хм, вот здесь я не уверен. «Я даю – дал – ему двенадцать гран настойки опия…»

– Двенадцать гран? Там точно так написано? – Я заглянула через плечо Джейми, и он показал на запись – так и есть. – Таким количеством опия можно лошадь свалить!

– Да, «двенадцать гран настойки опия для лучшего сна». Неудивительно, что ночной бег Кэмерона по газону изумил доктора.

Я тыкнула его локтем.

– Давай дальше!

– Хм-м-м. Ну, он пишет, что пошел в уборную в полной уверенности, что застанет там Кэмерона, но внутри никого не было и не чувствовалось никакого запаха… э-э… В общем, уборную недавно не посещали.

– Со мной можешь не деликатничать, – сказала я.

– Знаю, – улыбнулся Джейми, – но сам я, саксоночка, все еще чувствителен к таким вещам, несмотря на наш давний союз. Ай! – Он отдернул руку, потирая ее в том месте, где я ущипнула.

– С вашего позволения, довольно о чувствительности, – топнула я ногой. – Раньше я ее что-то не замечала – иначе бы ты вообще на мне не женился. Так где был Кэмерон?

Джейми просмотрел страницу, неслышно проговаривая слова.

– Он не знает. Доктор обошел весь двор, пока не наткнулся на дворецкого, – тот принял его за грабителя и пригрозил бутылкой виски.

– Какое страшное оружие, – с улыбкой отметила я, представив набравшегося Улисса, потрясающего в воздухе таким орудием. – И как будет на латыни «бутылка виски»?

Джейми взглянул на запись.

– Он пишет «aqua vitae» – «вода жизни», по-другому никак не назовешь. Но это наверняка именно виски – доктор отмечает, что дворецкий дал ему глоток, дабы помочь справиться с потрясением.

– То есть Кэмерона он не нашел?

– Нашел-нашел, потом. Тот лежал в своей белоснежной постельке и похрапывал. На следующее утро доктор спросил о случившемся, но Кэмерон ничего не помнил о прошлой ночи. – Одним пальцем Джейми перевернул страницу и посмотрел на меня. – Он мог все забыть из-за опия?

– Да, – нахмурилась я, – вполне. Невероятно, что человек, принявший такое количество опия, вообще мог разгуливать среди ночи… если только… – Мне вспомнились слова Иокасты во время нашей беседы в «Горной реке», и, изогнув бровь, я спросила: – Твой дядя Гектор, случаем, не покуривал опиум? Если он принимал вещество в больших количествах и прежде, тогда доза Роулингса могла и не оказать на него никакого воздействия.