— Угомони. — Попросил следователь и на всякий случай отошел от собаки подальше, мало ли, собаки, бесспорно, животные умные, но и с ними всякое случится может. А вдруг бешенство? Вон как слюна с клыков брыжжет. И на хозяина, который беспомощно поводок дергает, псина обращает внимания не больше, чем на конвоируемого. Лает куда-то в лес и рвется с поводка.

— Да не случалось с ней такого, Иван Юрьевич, Найда, она ж умная, а тут чегой-то… совсем, видать… — Оправдывался молодой совсем парень. — Фу, сказал!

Собаку свою он удерживал с трудом: овчарка налегала на поводок всем своим немалым весом, скребла когтями землю и аж повизгивала от нетерпения. Самое странное, рвалась она не к Тимуру, а в лес.

— Она умная, она просто так лаять не станет. — Попытался оправдать подопечную лейтенант. — Она у спасателей раньше работала…

— У спасателей, говоришь? Это когда собаки людей ищут?

— Ага.

— Хорошая, хорошая девочка. — Следователь осторожно прикоснулся к вздыбленному загривку. — Что ты чуешь? Ну-ка, пойдем. Пойдем, пойдем, пусть показывает.

И тут раздался крик, дикий вопль, в котором не осталось ничего человеческого. Один из охранников, тот, который помоложе, перекрестился, а овчарка захлебнулась новой порцией лая.

— Вперед! — скомандовал Иван Юрьевич. — Поспешайте, ребята.

Ребята поспешали, собака силком волокла старшего, за ним бежал Тимур, как ни странно, но наручники почти не мешали, главное ведь не удобство, главное — успеть.

— Господи ты боже ж мой! — Иван Юрьевич, заглянув в яму, перекрестился, хотя раньше за ним особой религиозности не замечалось. Впрочем, Салаватов и сам бы перекрестился, если бы руки были свободны. Сердце больно стучалось о ребра, под лопаткой кололо, а разодранное колено — он все-таки упал — саднило, но разве на подобные мелочи стоит обращать внимание?

Собака привела к Нике и за это Тимур готов был расцеловать черную морду, за это он готов был полюбить всех собак сразу, даже тех злобных тварей, что жили на зоне. Найда, лежа на краю ямы, повизгивала и бешено стучала хвостом по земле. Найда требовала от людей помощи, она-то выполнила свое предназначение, она привела к пострадавшей, а дальше дело человеков.

Больше всего яма походила на дыру в земле, будто кто-то когда-то собирался рыть колодец, но бросил, не доведя дело до конца, а засыпать получившуюся яму землей не стал, бросил как есть. Если заглядывать сверху, то ничего не видно. Одна сплошная чернота. Только земля начинает сыпаться вниз, ноги скользят и возникает желание уйти подальше от края.

— Эй… — Осторожно крикнул Иван Юрьевич. Эхо радостно застучало по стенкам колодца, только эхо и ничего больше. А Ника? Что с Никой? Собака тявкнула и подползла еще ближе: передние лапы уже свисают над бездной, еще немного и четвероногая спасательница сама упадет.

— Эй… Ау… — В ответ снова тишина.

— Она там? — Тимур не сразу сообразил, что вопрос адресовался ему, а, сообразив, поспешно кивнул. Там она, там и, кажется, жива.

— Ну ты и… — Договаривать Иван Юрьевич не стал, но Салаватов понял. Правильно, пускай считают его скотиной, уродом, способным обречь человека на медленную смерть, пускай, лишь бы спасли, лишь бы вытащили, лишь бы выжила.

— Иван Юрьевич, того… Спустится надо бы. — Не слишком уверенно произнес старший из охранников. — Найда видите, беспокоится, может, живая еще.

— Надо. — Согласился Иван Юрьевич. — Надо, Леша, надо, а, раз надо, значит, спустимся. Какая тут глубина?

— Без понятия. — Совершенно искренне ответил Тимур.

— Поводка два метра. А если еще ремни снять… — Леша поскреб голову. — В доме веревку найти можно…

Пока бегали за веревкой — бегал младший из конвоиров, черноволосый, юркий, словно рыбешка, Славик — пока решали, кто именно вниз полезет — выбор вновь пал на Славика именно потому, что он невысокий и юркий — пока Славик обвязывался веревкой и выслушивал инструкции от начальства, Салаватов считал слонов. Вот просто сидел и считал слонов: время шло быстрее. Огромная серая гора с белоснежными бивнями и усталыми мудрыми глазами проплыла мимо — значит, прошла минута, за первой горой важно топает вторая, точно такая же, с бивнями и куцыми на фоне тела ушами. Это вторая минута. Третья… Десятая…

Он предлагал помочь, но менты посоветовали заткнуться и не мешать. Они ему не верили, и Салаватов их не винил. Он и сам на их месте не поверил бы. Оставалось ждать.

Ждать тяжело, гораздо тяжелее, чем нырять в черную пустоту колодца, поэтому Салаватов считал слонов и молился Богу, чтобы помог хорошему парню Славику спасти Нику.

Вокруг тихо: кузнечики, пчела, тяжелое собачье дыхание не в счет. Зато слышно, как ползет, трется о землю и человеческие ладони, веревка, кольца на земле разматываются, их остается все меньше и меньше, а спуск продолжается. Хватит? Или нужно будет искать еще веревку и начинать все сначала?

Должно хватить.

Стоп. Веревка дрогнула и дохлой змеей легла на траву.

— Кажись, все, Иван Юрьевич. — Леша продолжал держать веревку, точно боялся, что, если отпустит, то она улетит в яму. Не улетит, перед спуском второй конец троса обвязали вокруг дерева.

— Слава? Слава, ты как?

— Нормально… Ан… Ич… — Донесся из колодца голос.

— Что там?

— Дев…шка… Жива… Без соз…ия.

«Ия, Ия, Ия…» — радостно подхватило эхо. Ему-то что, ему весело, эху нравится играть с человеческими словами, а вот до самих людей дела нет.

Но главное Салаватов услышал: жива. Ника жива, а, значит, все будет хорошо, все будет просто замечательно, как этот день, как это эхо.

— Прив…л. Тащите, только осторожно. — По странной прихоти последние слова Славика колодец выпустил без искажений.

— Ну? — Иван Юрьевич, поплевав на ладони, ухватился за канат. — На счет три?

— А сумеем? — Леша смотрел на веревку с подозрением.

— Иван Юрьевич, разрешите, помогу? — На согласие Тимур не рассчитывал, а спросил лишь потому, что считать слонов стало невмоготу.

Ему разрешили и даже наручники сняли. Веревка в руках казалась тонкой и шершавой на ощупь. Под сердце испуганно кольнуло: выдержит ли? Но ведь Славика выдержала, а Ника весит куда как меньше.

— Ну, на счет три. Раз, два, три…

Веревка натянулась, больно царапнула ладони, и медленно поползла вверх.

Ника

Снова море, снова корабль и спящий ангел.

Больно.

Я лечу вверх, я уже почти взлетела, но боль тянет к земле. Боль цепью приковала меня к колодцу, а я не хочу обратно в колодец, я хочу вверх, к небу, к созвездью Гончих псов и Большой медведице. Лететь приятно, и, не удержавшись, открыла глаза.

Какой странный сон: перед самым лицом раскачивается стена. Влево-вправо,