эту картину. Мне не верится, что я смог сотворить что-то настолько прекрасное. Я поймал танцующую бабочку в сети. Танцующая Фаина замерла навсегда.

– То есть, вы сотворили свое произведение искусства, связали Фаину, долго ею любовались, потом вам стало плохо, а очнулись вы тогда, когда прибыла полиция?

– Да, примерно так. Я под наркотой был, не помню точно, – Женя быстро и мелко моргал. Он смущался. По всей видимости, наверняка он ничего не помнил.

– Вы видели свое произведение искусства, связанную Фаину Кабирову, висящей на стене? Не на фото? На стене? – напирал Егерь.

– Не помню. Я в беспамятстве был. Мне сказали в больнице…

– Твою мать! – выругался Егерь. – Почему на суде вы сказали, что это вы связали ее и убили? Вы не помните этого, почему тогда сказали?

– А кто же это сделал? Если не я? Там больше никого не было. Она верила в меня, я сотворил что-то по-настоящему прекрасное. Первый раз в жизни!

– Вы давно увлекаетесь шибари? У кого-то учились?

– Нет, не учился. Фотографии только видел. Это было вдохновение на адреналине, на эндорфинах.

– На чиле, на расслабоне, – пробубнил Егерь дурацкую модную фразочку современных подростков.

– Вам не жаль? В этих сетях, в которые вы поймали бабочку, она задохнулась и умерла, – Егерь больше следил за эмоциями Жени, нежели придавал важности его словам. Все, что ему было нужно, он уже узнал.

– Я никогда не понимал, когда говорили, что искусство требует жертв, но я остро осознал, что это такое. Для того, чтобы состоялось наше творение, чтобы мы реализовались с Фаиной как творцы, принесена немалая жертва. Но мы сотворили великое произведение искусства, я понял, что действительно гений. Понимаете, я сплел ту красоту, поймал бабочку, это мог сделать только мой внутренний гений, ведь я веревки в руках никогда не держал, я только лобзиком… Жертва стоила того. Наше произведение стоило того. Если бы у Фаины была такая возможность, думаю, она бы сказала то же самое.

– Как вам здесь? – Егерь оглядел помещение и снова уставился на Женю.

– Нормально, – удивительно весело отозвался заключенный. – В камере нас немного, и я много работаю лобзиком, мне нравится. Скоро отправка на зону… Главное, я знаю, что гений и свое главное произведение искусства я сотворил. То, к чему идут всю жизнь, я достиг. Вы знаете, не многим гениям после того, как они сотворили свое сакральное произведение искусства, удавалась выжить. Это нормально, так предусмотрела природа. Когда человек, простой и бренный, претендует на славу великого создателя, его надо быстро уничтожить. Природа – самый главный, самый лучший творец. Не терпит конкуренции. Поэтому она уничтожает любого, кто оспаривает ее первенство. Я остался жив, значит, еще зачем-то нужен. Возможно, тюрьма – это мое спасение. Здесь я уже ничего гениального не сотворю, поэтому неинтересен, не нужен, даже тратить силы на мое уничтожение нет смысла. А людям смогу принести пользу. Во многих домах будут стоять вытачанные мной балясины, резные кружева и крохи моего таланта принесут радость людям.

Егерь выходил из СИЗО еще более пасмурным, чем вошел туда. Вся наша жизнь – это сплошная иллюзия, и каждый придумывает себе свою собственную историю. Он, Егерь, следователь по особо важным делам, видел отбывающего срок наркомана за убийство, которого тот не совершал. Он видел поломанную судьбу, незаслуженную кару, недоработку и халатность системы. Он видел убитую женщину и маньяка, который разгуливал на свободе, присматривая следующую жертву.

Женя видел произведение искусства, подтвердившее его гениальность, он видел единение с творцом – счастье, которое ему довелось познать. Женя чувствовал радость, озарение и свободу творчества. И даже в завершении своего пути таким способом углядел спокойное принятие, возможность принести людям пользу.

Одно было очевидно – Фаину он не убивал.

– Давай в следственное управление Соколовска заедем, – отдал распоряжение Егор. Насупленный водитель кивнул, потыкал экран телефона, настраивая навигатор. Сереге в тюрьме не понравилось. Он держался изо всех сил, виду не показывал, но не понравилось. Он счастлив был убраться восвояси.

А это даже не тюрьма еще, хмыкнул про себя Егерь, он тоже выдохнул, удаляясь от ворот СИЗО.

Егерь толком не мог назвать причину, по которой потащился в Соколовск. Круг в почти пятьдесят километров. Но Егерь хотел поставить точку в этом вопросе. Увидеть глаза человека, засадившего невиновного. Ну, и еще немного поспать. Похоже, машина на него действует, как хорошее снотворное. Оказывается, в машине он неплохо спит. Спокойно, без кошмаров, вообще без снов. Может, использовать Серегу, словно качающую люльку няньку. Егерь не сомневался, водитель не откажет.

Как Егерь нырнул в объятия Морфея, он снова не заметил. И к собственному удивлению легко открыл глаза, едва Сергей заглушил двигатель. Следователь усмехнулся и зевнул.

Когда его супруга Верка еще только была беременна Катькой, а у них в гостях еще собирались большие компании друзей, не распуганных суровостью его характера и беспокойством работы, в гости к ним пришла одна из ее подруг, недавно ставшая матерью во второй раз. Справилась о необходимости помощи на кухне, получила отрицательный ответ и, выяснив, что до прихода остальных гостей еще чуть больше часа, поинтересовалась: «Я тогда вздремну часок?»

Приятельница ушла в комнату, заснула и ровно через час, без будильников и дополнительных приглашений вернулась.

– Как? – удивился Егерь, у которого уже тогда вырисовывались проблемы со сном. – Заснула на час и встала?

– А я за чем легла, то и делаю, – улыбнулась девушка.

В машине у Егеря, похоже, тоже так получалось. Он даже чувствовал себя отдохнувшим, жизнь буквально возвращалась в него. Еще на обратном пути поспит, и можно будет считать полноценным отдыхом.

Серега протянул ему стаканчик с горячим черным чаем:

– Три пакетика сахара, могу коньяку подлить.

– Идея – огонь, – одобрил шеф. – Сейчас зайду минут на десять и нальешь.

Сообщение Вероники уже мигало тусклым белым огоньком на мобильнике. Имя и фамилия следователя, что вел дело Фаины.

– Багаутдинов Ринат Дамирович, – сухо и жестко озвучил Егерь лейтенанту за пластиковой перегородкой, демонстрируя корочку.

– Восемнадцатый кабинет, – спешно отрапортовали ему. Птица столичная при полномочиях, пускай Багаутдинов сам разбирается, по его душу пожаловали.

Багаутдинов Д. Р. кушали. Маленький, щупленький и головастый мужчинка дожидался сигнала микроволновки. С залысинами на лбу и с большим носом на непропорциональной голове он походил на гоблина. Суетливые мелкие бегающие глазки с неприязнью смотрели на вошедшего. Он презрительно скуксился и уже открыл рот, чтобы выдворить посетителя, но Егерь по-хозяйски расположился на потертом кожаном диване и, сложив ногу на ногу, продемонстрировал корочку.

– В деле Фаины Кабировой обнаружены новые обстоятельства, дело отправлено