«Когда попадаешь, сильный огонь на броне, выстрел глушит страшно, рот открывай. Я лежал; кричат: «Идут», я со второго выстрела попал. Немцы закричали страшно, слышали мы хорошо. Даже дух возрадовался. Сперва дымок, потом трескотня и пламя. Евтихов одну машину подбил. Попал в кузов, как закричат фрицы… (У Громова светло-зеленые глаза, страдающее, злое лицо.)».

Подкрепления прибывали на железнодорожную станцию на левом берегу, и их на паромах, катерах и в лодках под бомбами люфтваффе перевозили через Волгу на правый берег. На тех суденышках, которым удавалось добраться до Чуйкова, можно было насчитать пятьдесят — семьдесят пробоин от пуль и осколков, и их палубы заливала кровь[742]. Самому журналисту тоже пришлось переправляться через Волгу, и он поднимался на паром как «на эшафот», хотя и подкрепился для храбрости приличной дозой яблочного вина из местного совхоза[743].

Переправы происходили обычно с наступлением темноты, когда «штуки» не осмеливались летать. Небольшие лодки днем закапывались в песок, а вечером их отрывали и гребцы отправлялись на другой берег. На переправах дежурила 10-я стрелковая дивизия НКВД, расстреливая дезертиров и не пуская на паромы беженцев. Сталин считал, что присутствие рядом с фронтом гражданского населения заставляет солдат сражаться ожесточеннее и отважнее. Тем не менее после воздушных налетов 23 августа из Сталинграда было эвакуировано 300 000 человек, и в городе оставалось около 50 000. За время битвы избежали гибели около 10 000 жителей города, в том числе 904 ребенка, и только у 9 из них потом нашлись родители[744].

28 августа оборону Сталинграда возглавил генерал Георгий Жуков[745], командующий, с полным правом заслуживший того, чтобы его последняя биография была названа: «The Man Who Beat Hitler» («Человек, победивший Гитлера»)[746]. Сын крестьян в 1915 году был призван на фронт, а в августе 1918 года сам вступил в Красную Армию, служил в кавалерии, став одним из выдающихся военачальников. В сражении при Халхин-Голе в августе 1939 года Жуков убедительно доказал, что, даже обезглавленная, Красная Армия способна сокрушить современнее и хорошо вооруженные японские войска. Битва в Монголии избавила Жукова от необходимости участвовать в Зимней войне, которая не принесла особой славы советским генералам. После июня 1941 года Жуков помогал Ворошилову в обороне Ленинграда. Затем Сталин вызвал его в Москву для организации и проведения зимнего контрнаступления, отбросившего немцев от столицы. Вполне естественно, что на Жукова легла и ответственность за Сталинградскую кампанию[747]. Хотя Жуков немало времени проводил в ставке, его личный шофер насчитал, что генерал наездил за годы войны 50 000 миль по фронтовым дорогам и загонял до износа три самолета. Энергичный, решительный, жесткий, отважный и временами грубый — он мог ударить офицера и иногда лично присутствовал на расстрелах своих подчиненных[748], — Жуков тем не менее проявил себя блестящим военным стратегом, всегда верившим в победу. Его совершенно не волновали высокие потери. Для того чтобы выиграть эту борьбу, и был нужен командующий, по беспощадности равноценный Сталину.

Сталин в конце концов был вынужден положиться на главных военачальников. Вечно взвинченный Гитлер продолжал унижать и оскорблять своих генералов. Франц Гальдер записал в дневнике 30 августа: «Сегодня на совещании фюрер снова вылил ушат грязи на высшее военное руководство. Он обвинил его в интеллигентском самомнении, умственной беспомощности и неспособности вникнуть в существо проблем»[749]. На следующий день Гитлер заявил: «Все дело в стойкости! Враг ослабнет быстрее, чем мы… Пока враг несет потери, пусть наступает. Свалится он, а не мы. После падения (Ленинграда) у нас освободится шесть — восемь дивизий». Затем он пустился в рассуждения об уроках Первой мировой войны, важности массированных артобстрелов, боев на истощение, в которых скорее могли выиграть русские армии, а не вермахт[750]. Коренная ошибка Гитлера заключалась в том, что он больше ориентировался на состояние сил противника, а не на собственные возможности, и чаще вел не маневренную войну, а «крепостные» сражения за такие города, как Сталинград.

Понимая, какой пропагандистский урон может принести сдача Сталинграда, Сталин приказал вставке 12 сентября удержать город с его именем любой ценой[751]. Но на рассвете следующего дня 6-я армия начала мощное наступление, и 295-я пехотная дивизия прорвалась к Мамаеву кургану. К вечеру 13 сентября немецкая 71-я пехотная дивизия пробилась в центр города. 14 сентября Центральный вокзал переходил из рук в руки пять раз и еще тринадцать раз в последующие три дня[752].

Сталинградская битва окружена легендами, и в них, как и во всех историях о великих сражениях, немало преувеличений, неизбежных в рассказах ветеранов, и упущений, объясняющихся малочисленностью уцелевших участников боев. Естественно, что вокруг самой ожесточенной битвы ведутся не менее ожесточенные историографические баталии. Факты могут искажать и завистливые генералы и их политики, и противоречивые политические идеологии времен «холодной войны». Но вряд ли кто возьмет на себя смелость опровергнуть исключительное мужество, проявленное защитниками Сталинграда. В военных записках Гроссмана множество таких свидетельств — например о самоотверженной переправе через Волгу 14 сентября 13-й гвардейской стрелковой дивизии героя гражданской войны в Испании, генерала Александра Родимцева, которая, преодолев обрывистый берег реки, сразу же вступила в бой с немцами, находившимися в двухстах ярдах от кручи. После битвы от десятитысячной дивизии Родимцева осталось всего триста двадцать человек.