Пока в России шла серия богатых успехами боев, в Северной Африке Роммелю пришлось испытать значительные неудачи. Английские войска были усилены; с германо-итальянским братством по оружию не очень-то ладилось. Имелись и серьезные трудности со снабжением. Таким образом, летом 1941 г. дела у Роммеля сложились неблагоприятно, и он, не выдержав натиска американцев, вынужден был отступить. Известия из Африки Гитлер особенно серьезно не воспринимал. Зная Роммеля, он верил, что тот однажды перейдет в наступление даже и без крупных подкреплений.

С самого начала похода на Россию у меня, собственно, каких-либо особенных задач не имелось. Люфтваффе с ее обновленными соединениями была перебазирована на Восточный фронт; в первые дни этой кампании она атаковала аэродромы русской авиации и разбила ее соединения. Дальнейшая деятельность люфтваффе в значительной мере заключалась в поддержке сухопутных войск. Тут особенно отличился 8-й авиационный корпус генерала барона фон Рихтхофена, что объяснялось в первую очередь самой личностью этого генерала. Он целыми днями находился в небе, летал сам – большей частью на «Шторьхе» – от одной горячей точки к другой и, таким образом, был в курсе дел на земле получше иного командира армейского корпуса или командующего армии. Иногда это приводило к стычкам, в которых он чаще всего одерживал верх. Лично я в эти летние месяцы часто находился в соединениях люфтваффе, и у меня сложилось впечатление, что сухопутные войска проворонили не одну хорошую ситуацию. Но, как я сам смог убедиться, это объяснялось огромными расстояниями и множеством задач, обрушившихся на войсковых командиров-сухопутников. Люфтваффе же проявляло мало понимания этого.

Я часто бывал у Ешоннека, к которому имел постоянный доступ, а потому и возможность получать от него всестороннюю информацию. Ешоннек был в отчаянии от того, что программа выпуска нового вооружения для люфтваффе постоянно отодвигалась на будущее. Он говорил, что времени теперь терять нельзя, ибо за последний период состав и вооружение ее фронтовых соединений понесли большие потери и ослабли. Программа Ешоннека предусматривала значительное повышение уровня производства, поскольку центром тяжести для люфтваффе, на его взгляд, по-прежнему являлся Ла-Манш в борьбе против Англии. Ешоннек утверждал, что если Гитлер данную программу выполнить не пожелает, то уже только по одному этому войну никогда не выиграет.

Я разговаривал об этом с Гитлером. Хотя он и сознавал важность проблемы, но отвечал: прежде всего надо обеспечить необходимым оружием сухопутные войска, а эта акция может быть закончена лишь весной 1942 г.; вот тогда и высвободятся производственные мощности для люфтваффе. Я сообщил фюреру и о том, что в настоящее время английские воздушные налеты стали относительно незначительными, но мы должны считаться и с возможностью новых, более сильных. Он понимал это, но полагал, что люфтваффе сможет преодолеть создавшееся напряженное положение. Я с этой точкой зрения согласиться не мог и возражал ему, в ответ на что он сказал: следует обсудить данный вопрос с Герингом.

Мои задачи как адъютанта по люфтваффе приобрели теперь иное измерение. Я перестал получать указания по своей работе и сам выискивал для себя дела. До недавних пор Гитлер интересовался только числом боеспособных самолетов. Теперь он стал задавать вопросы, к какому времени будут вооружены и оснащены новые соединения, когда будет пополнен их самолетный парк и т. п. Таким образом, я был обязан постоянно находиться в курсе вооружения люфтваффе и корректировать свои данные. Наблюдение за вооружением зенитной артиллерии мне, скажем прямо, доставляло мало радости, но делать это приходилось, ибо фюрер по особым причинам придавал этому очень большое значение. На Восточном фронте противник в значительном числе применял танки с более толстой броней, чем у прежних, и ее можно было пробить только 88-миллиметровыми зенитками, иначе успешную борьбу с ними было вести невозможно. Гитлер с особым нажимом сказал, что поэтому на Восточном фронте все действующие корпуса зенитной артиллерии должны быть полностью вооружены такими пушками, дабы успешно вести наземную противотанковую борьбу.

1 ноября мы с Гитлером поехали в ОКХ, где была устроена выставка зимнего обмундирования. Генерал-квартирмейстер сухопутных войск генерал Вагнер заверил, что подготовка его идет полным ходом и войска будут этим обмундированием полностью обеспечены. Фюрер принял это к сведению и казался удовлетворенным. 7 ноября он отправился в Мюнхен, чтобы, по обыкновению, выступить перед «старыми борцами» 1923 г. 9-го он выступил также перед рейхсляйтерами и гауляйтерами, а затем немедленно вернулся в «Волчье логово».

В Мюнхене мне временно пришлось с Гитлером расстаться, так как потребовалось отправиться на длительное лечение в Констанцу. Четыре недели до 8 декабря тянулись томительно, без особых событий, но я продолжал, насколько возможно, внимательно следить за ходом военных действий. Мне казалось, что на Восточном фронте продвижение наших войск приостановилось. Новостей я получал мало, и доходили они до меня из газет. Но особенно потрясли меня вести о смерти Удета и Мельдерса. Удет, как сообщалось, разбился 17 ноября, а Мельдерс погиб 22-го.

Когда я прочел в прессе известие об Удете, меня сразу же озадачила приведенная причина его смерти. Гибель в авиационной катастрофе я счел исключенной, а потом узнал из Берлина, что в действительности Удет покончил жизнь самоубийством. Его смерть очень взволновала меня. Я хорошо знал Удета с тех времен, когда он еще не находился снова на действительной военной службе. Это был на редкость достойный уважения камерад, но Геринг дал ему неподходящую для него задачу. Да он и сам замечал, что в качестве генерал-мейстера самолетостроения не отвечал повышенным напряженным требованиям войны, но тем не менее хотел оставаться на этом посту и не был готов уйти. Удет был холостяком и любил всегда окружать себя друзьями, которые последнее время поддерживали его и словом и делом, но сам он видел все в другом свете и повлиять на него было невозможно. Самоубийство Удета не оставило равнодушной всю люфтваффе.

Мельдерс же погиб 22 ноября во время полета на похороны Удета при промежуточной посадке в Бреслау многомоторного самолета, который вел не он. Его смерть явилась тяжелой потерей, особенно для летчиков-истребителей.

9 декабря я с женой ранним утром приехал на Ангальтский вокзал в Берлине и сразу услышал из репродуктора обращение к пассажирам срочно освободить перрон. Я знал, что именно на эту платформу обычно прибывает в столицу рейха спецпоезд фюрера, и предположил его приезд. Приехав домой, я тут же позвонил в Имперскую канцелярию. Я оказался прав. Быстро переодевшись в военную форму, я отправился туда. Я даже и понятия не имел, насколько сильно изменилось за это время политическое положение и что ожидает меня в ближайшие недели.

Доложил Гитлеру о своем прибытии. Он встретил меня очень дружелюбно, спросил о моем самочувствии. В квартире фюрера царило оживление. Я попытался поскорее получить представление о последних событиях. Самым важным было нападение японцев на Перл-Харбор – базу американского военно-морского флота на Тихом океане. Без объявления войны утром 7 декабря японские самолеты нанесли удар по этому крупному порту и потопили несколько американских линкоров, авианосцев и других боевых кораблей. Фюрер увидел в этом шаге японцев сигнал для объявления войны Америке. Я просто ужаснулся его явной неосведомленности насчет американского военного потенциала, который в конечном счете решил исход Первой мировой войны.