— Моя бедная голубка…

— Бывает и хуже, Бикет. Приготовь мне ванну, я должна кое-что смыть с себя.

Тотмеса привели к судье, и он с неподвижным лицом выслушал свой приговор: конфискация половины имущества, изгнание на границу с Нубией, должность жреца в Большом храме и запечатывание языка, оскорбившего Благого Бога. В Доме наказания и мучений уже ждали палачи с бронзовой печатью, содержащей именные картуши Благого Бога: Узер-Маат-Ра-Сетеп-Ен-Ра-Мери-Амон-Рамзес. Тотмеса привязали к стулу, один из помощников держал его голову, второй зажал ему нос. Когда он, чтобы глотнуть воздуха, открыл рот, один палач схватил его язык плоскими щипцами и вытянул наружу, а другой быстро прижал к нему раскаленную печать. Зашипело и запахло горелым мясом. Тотмес издал горловой крик и стал рваться из своих оков, как дикий зверь.

— Не дергайся! — ухмыльнулся палач. — Язык мы тебе оставили. В большинстве случаев дело кончается не так хорошо: приставляем нож и… раз! Ты не поверишь, сколько крови вытекает и как много проходит времени, прежде чем рана заживет. Тебе же оказана милость и честь: всю свою жизнь ты будешь носить имя Благого Бога, да будет он жив, здрав и могуч, на своем языке.

Стонущего и почти невменяемого Тотмеса вывели и ввели других, которые должны были потерять в этом месте носы, уши, языки или руки.

Весь день Тотмес испытывал адскую боль от ожога, но еще большую боль ему причиняло изгнание из Фив. Для него это был почти смертный приговор, потому что Фивы и клика Амона были содержанием его жизни, его радостью, его миром, и все это теперь у него отняли. Чем живее он себе это рисовал, тем в большее отчаяние впадал. И потом эти позорные шрамы. Они выжгли имена царя на его языке, затронув при этом его сердце, его жреческую гордость.

В отчаянии он попросил об аудиенции Небунефа. Верховный жрец тотчас принял его, потому что Тотмес почти всю свою жизнь был слугой Амона, и это нельзя было игнорировать.

Тотмес склонил свою упрямую голову:

— Знаю, достопочтенный, я тебе никогда не нравился, но мы всегда служили одному и тому же богу, и я не желал себе ничего другого. Теперь я должен стать жрецом Амона далеко на Юге, на границе с Кушем, в месте, которое никто не знает и которое Благой Бог, да будет он жив, здрав и могуч, выбрал в своей мудрости для этого храма. Честь для меня, конечно! А по сравнению с должностью помощника жреца в храме Пта явное улучшение. Однако я далеко не молод и пустил в Фивах корни, которые трудно вырвать. Я лучше и дальше служил бы здесь Пта, чем в куше Амону. Ухо царя прислушивается к тебе, Небунеф, и я тебя никогда ни о чем не просил. Сейчас я прошу тебя: замолви за меня словечко, чтобы я мог остаться там, где мое сердце и мои корни, — в Фивах.

Небунефу стало неудобно. У него не было ни малейшего желания обременять фараона из-за этого упрямого жреца, хотя он хорошо понимал его просьбу.

— Ты неправильно думаешь о некоторых вещах, почтенный Тотмес. Фараон, да будет он жив, здрав и могуч, поручил тебе дело, из-за которого многие будут завидовать тебе, а именно: сделать известным имя Амона-Ра в среде молящихся маленьким местным богам, привести народы Юга к царю богов. И еще, царь намерен улучшить твою судьбу, ты станешь не каким-нибудь второстепенным, а верховным жрецом Амона, а наряду с ним и Ра-Харахте, и Пта, и других богов. Тебя станут почитать, у тебя будут прекрасный дом, слуги. Недостатка ни в чем не испытаешь. Я тебе обещаю, что похлопочу перед фараоном, да будет он жив, здрав и могуч, чтобы время от времени ты мог прибывать с докладом в Фивы. Эта миссия, Тотмес, — дело жизни для достойного мужа. Не без оснований Благой Бог доверил это задание именно тебе. Он наказывает и награждает по своей священной воле, однако всегда справедливо и с глубоким смыслом. Ты очень рассердил Благого Бога, но, вместо того чтобы отослать тебя на всю жизнь в какое-нибудь пустынное место, он делает тебя верховным жрецом в одном из своих громаднейших храмов. Ты должен быть ему благодарен!

Верховный жрец Небунеф был очень искусным оратором и представил дело с такой стороны, которая теперь впечатлила даже Тотмеса. Миссия! Да, это было действительно так, и Тотмес загорелся, честолюбие в нем разыгралось. Он хотел показать всем, насколько выше Амон-Ра стоит над другими богами. Тотмес не мог скрыть удивления, которое возникло у него против воли перед предусматривающей все волей фараона, хотя каждое слово, которое он произносил, болезненно напоминало ему о наказании. Язык его был еще очень чувствителен. Палач хорошо поработал, оба картуша с именами были четко видны.

Страна Кеми издавна была государством, во главе которого стоял бог-царь, но правили ею чиновники. Потому что так было всегда, образовались династии, представители которых в качестве слуг государства управляли судьбой страны, руководствуясь приказами царя, и при этом развили административную систему, которая была такой превосходной, что другие народы пытались подражать ей. Так как фараон щедро вознаграждал своих высокопоставленных чиновников, а они почти все происходили из богатых семей, среди них были лишь немногие, кого можно было подкупить.

Но письмо начальника гранитных каменоломен почему-то попало не в Фивы, во дворец царя, а было отослано в Пер-Рамзес. Существовало строгое правило, что письма, адресованные к царю или исходившие от него, повсюду шли в первую очередь. В большинстве случаев они переправлялись на царских ладьях, но те имелись в распоряжении не всегда. Поэтому существовал приказ, что каждый корабль, кому бы он ни принадлежал, был обязан захватывать с собой официальные бумаги, чтобы довезти их пусть не до самой цели, но хотя бы поближе к ней, или в случае нужды передать их на другой корабль, который повезет их дальше.

Точно так и случилось с просьбой Сепи использовать каторжника Пиайя для более важных работ. В порту Фив кормчий услышал, что фараон уже отправился назад, в Дельту, поэтому доверил послание Сепи одной из направлявшихся на север ладей. Однако сведения оказались неверны: Рамзес уже несколько раз собирался уезжать и отослал вперед часть своего флота, но большой срок беременности Нефертари задержал его в Фивах.

Так послание отправилось в Мемфис, где кормчий узнал, что царь все еще в Фивах, и тотчас передал письмо на быстроходный парусник, который отправлялся на юг.

Тем временем посланный Мерит в Суенет тайный посыльный связался с Бикет и сообщил ей результат своего расследования.

— Мертв?! — Бикет почувствовала, как пол качается у нее под ногами. — Ты совершенно уверен, Хапу? Пиай не может быть мертв! Я не могу позволить разбить сердце моей голубки. Ты видел его могилу? Расспросил свидетелей, отчего он умер?

Хапу тяжело вздохнул:

— Ах, Бикет, как охотно я принес бы тебе добрую новость, но клянусь, я разговаривал со старшим надсмотрщиком, а тот для надежности опросил каждого из своих подчиненных. Никто, правда, не знает, отчего умер Пиай, но все утверждают, что он точно мертв.

— Ты видел его могилу?

Хапу смущенно уставился в пол: