Однако я не зря помянул слишком быстрое вхождение нашей страны в индустриализм и урбанизацию. Этот «недоурбанизм», «недопереваренность» городом села, эта кессонная болезнь резкого всплытия, играющая пузырьками навозного газа в крови нации, еще сказывается на менталитете сограждан. Пароход России, который после директивного отказа от религии коммунизма качнуло в сторону религии православной, потихоньку все же начинает отчаливать от религиозного пирса. Но наиболее отсталые члены экипажа и пассажиры, осеняя себя крестным знамением, в ужасе бросают на берег разлохмаченные религиозные канаты в тщетной надежде ветхой пенькой побороть мощь стального капиталистического дизеля, уверенно бухтящего в машинном отделении.

Я видел, как на одном из митингов в Москве православные фундаменталисты несли лозунг «Православие, социализм – основа страны. Секты, капитализм – друзья сатаны». Чувствуют ребята свое идейное родство с социализмом и свою несовместимость с капитализмом!

Социалистический генезис христианства особенно ярко проглядывается в раннехристианской истории. Многие первохристианские секты жили при самом настоящем коммунизме – все имущество сектантов было общим. К тому же, как все фанатики, первые христиане были очень агрессивны, уперты, мрачны и апокалиптичны. Причем из-за ожидания близкого конца света ребята часто шли на самоубийственные шаги или на прямые государственные преступления, каковыми тогда считались святотатство, отказ солдат выполнять приказ командира и пр. Пребывая на государственных праздниках или мероприятиях, они шокировали всех своим нарочито угрюмым видом, а в самый неподходящий момент могли выкрикнуть или ляпнуть какую-нибудь огорчительную для окружающих ерунду, типа «скоро сдохнете все!» Бывали случаи, когда христианские фанатики опрокидывали алтари язычников, являлись в суды и требовали наказать их за веру, в общем, всячески нарывались, то есть вели себя совершенно неадекватно. Более ничем нельзя объяснить периодически вспыхивающие в империи кампании против христиан: римляне были исключительно веротерпимым народом и даже во времена антихристианских кампаний давали подсудимым сектантам шанс выжить – христианам нужно было на суде всего-навсего бросить щепоть травы или кусочек мяса на языческий алтарь. Тот, кто это делал, освобождался от уголовного преследования. А кто не делал – шел на плаху. То есть страдал по собственному желанию.

Однако по мере превращения кучки полоумных сектантов в настоящую организацию – контору — с перегибами детства пришлось завязывать. И отказ от первобытного коммунизма, замена его церковным налогом, был одним из первых и самых естественных мероприятий. Так возникающая церковь завлекала богатых: ясно, что голытьба может поделиться с братьями по вере всем, поскольку делиться особо нечем, а состоятельный и уважаемый человек сто раз подумает, вступать ли в организацию, которая обдерет тебя как липку, объявив все «твое» – «общим»… Это был как раз тот случай, когда частнособственнические инстинкты в очередной раз победили божеские принципы.

Став «взрослой» организацией, церковь приобрела солидность, бюрократический аппарат, черные лимузины и конторский здравый смысл. Мне неоднократно приходилось наблюдать у выступающих в разных телевизионных программах священников естественные для человека прагматичность, здоровый скептицизм, развитую критичность. Выступают, скажем, в народной программе Малахова какие-нибудь завернутые на астральных делах сумасшедшие, последователи секты Грабового, сатанисты и т. п. Кричат о чудесах, воскрешении мертвых. А присутствующие на программе попы машут рукой с электронными часами и говорят, что все чудеса и воскрешения Грабового – блеф, что сатанист, убивший женщину, был движим никаким не сатаной, а собственным сумасшествием… Нормальные люди, только в рясах! Однако стоит напомнить им о христианстве, как они тут же меняются и превращаются в таких же простаков, которых только что критиковали – начинают верить в ходячих мертвецов, бесов и прочие чудеса. Чем они в таком случае отличаются от сумасшедших сектантов?

Только тем, что за их плечами стоит большая официальная «контора». Со своими интересами. Которая тоже продает свои сказки, «по-настоящему правдивые», в отличие от сказок конкурирующих организаций.

Мало каким попам удается перерасти религию, оставаясь формально в ее рамках. По пальцам одной-двух рук можно перечислить их – Кочетков, Чистяков, Борисов… Этих церковных либералов в межцеховых разборках называют неообновленцами, поскольку они выступают за реформы в церкви. По их мысли, реформы в РПЦ давно назрели и должны приблизить «контору» к конечному потребителю. Дело в том, что сегодня православие в России напоминает АвтоВАЗ девяностых годов, который без конца просил правительство ввести запретительные пошлины на иномарки в целях защиты отечественного производителя. Закон о религии, действующий в России, носит откровенно лоббистский и проправославный характер. Он направлен на поддержание отечественного производителя религиозных услуг и всячески тормозит здоровую конкуренцию на религиозном рынке. Но отсутствие конкуренции вредит прежде всего монополисту – падает качество услуг, загнивает и деградирует менеджмент. Когда-то аналогичным образом вели себя и американские автомобильные корпорации. Они волком выли и требовали правительство оградить их от японских конкурентов, размахивая флагом патриотизма. Слава богу, не оградили. И это позволило американцам поднять качество своих машин, которое до пришествия японцев было не на высоте.

РПЦ в России напоминает неповоротливого мастодонта, который, подобно любому монополисту, всячески противится появлению на рынке маленьких и мобильных религиозных фирм-конкурентов. А ведь общая тенденция постиндустриального мира именно такова – от крупных мастодонтов к мобильным технологичным образованиям, способным быстрее реагировать на требования рынка. Однако задержавшееся в своем развитии российское государство всячески поддерживает «традиционные религии», не понимая того, что просто губит их своим потаканием. Именно поэтому большинство православных попов в России выглядят так, будто вырвались из парка Юрского периода.

Единой православной церкви фактически уже нет. Номинально она еще существует, так же как в 1990 году номинально еще существовал СССР. Но в реальности РПЦ расколота разноголосицей мнений, раскидана по полюсам. Одни попы вообще не считают контрацепцию злом, другие – такие, как Максим Обухов, например – полагают, «что использование противозачаточных средств является смертным грехом, равнозначным убийству». А его приятель по уму протоиерей Дмитрий Смирнов на вопрос, делать ли будущей матери аборт по медицинским показаниям или умирать, отвечает: «Естественно, умирать!..»

Многие из этих деятелей до сих пор верят в телегонию! Практикующий в Москве поп Артемий Владимиров так описывал «Известиям» свое видение биологии: «Человек, лишивший девицу девства (как правило, это люди циничные, развратные, нечистые, больные), отравит всю последующую жизнь не только ей, но и ее детям. Ибо клетки прелюбодея, проникшие в лоно незадачливой романтической девушки, остаются там десятилетиями и затем вступают в сражение с плодом, который заблагорассудится когда-то зачать этой потрепанной жизнью душе. Это одна из основных причин врожденных болезней…»