– В конце месяца будет Большой Сев, на него и запустим оставшийся салют! – сев за стол, радостно сообщил алхимик. Красноволосая лениво отвесила ему подзатыльник.

– Что зимой сеять? – удивилась Алесса.

– Цветы жизни, – хмыкнула Веррея. – Это – День влюбленных по-орочьи.

– О-о, в этот день меня полюбят все! – паскудно захихикал алхимик.

Точно, а потом очухаются, затычки из ушей вынут, догонят и полюбят еще раз особо изощренным способом.

Вода вскипела по щелчку пальцев, однако дружескому чаепитию не суждено было состояться. Рука магини дрогнула, едва не обдав колени Метиса крутым варом на смородиновом листе. Охранный круг сработал, поняла Алесса.

– Меня нет дома! – Триш вихрем скрылась в спальне.

Обычно так реагируют на кредиторов, обиженную клиентуру и шибко назойливых поклонников – словом, публику неадекватную.

– Добрый день. Могу я видеть сударыню Триссу? – вежливо постучав, спросил Шантэль. Четверка вышла против него л’лэрдоупорным забором, не давая переступить порог.

– Ушла! В лавку! За платьем! К Большому Севу! – выпалили Метис, Алесса, Веррея и Лис.

Брови Шантэля подскочили.

– Вы ЭТО справляете?! Впрочем, – он поджал губы на алхимика, – чему удивляться… Когда барышня вернется, передайте, что я жду ее в «Лебеде». Сегодня там подают восхитительную осетрину.

Триш рискнула выйти после того, как Метис убедился, что л’лэрд действительно уехал, а не поджидает за углом.

– Знает, чем пронять, – вздохнула магиня. Дары океана она обожала в любом виде, от осетринки просто млела, но стоила царь-рыба недешево. – Но как не хочется идти…

– Может, он предложение делать пришел, а ты от него шарахаешься, – шутливо укорила Алесса.

– Не знаю, о каком предложении говоришь ты…

– Вранье!!!

– …Но сегодня я буду расплачиваться за то, что приняла предыдущее – познакомиться с духом ручья из Черногривки. По плану мы должны с ним работать, но прямой контакт с духами водоемов под силу только магистру, а я пока что – мастер третьей ступени. Сударь Шантэль будет меня до ночи выжимать, и сам опять расчихается! А главное, мучиться со мной бестолково.

Ну да, бестолково. А дух по имени Лей – плод белой горячки, являющийся к магам воды вместо традиционных бесиков…

Алесса засобиралась вместе с Триш. Пока магиня придирчиво выбирала шляпку, подошла Веррея.

– Не грусти, малышка. Сейчас твой ушастик запутался, но он поймет, что каждый сам для себя по уму выбирает Нерушимые Правила жизни, а одобряет выбор сердце. Не боги.

Не грусти… После Ярицы Вилль отстранился еще дальше, будто спохватившись…

– Ушастик меня не любит, малышка, так что ты ему скажи, – продолжила демоница. – Я не знаю, в чем дело, но тот детеныш, Вистас, до сих пор расстроен тем, что когда-то ушастик не поверил его словам. Пусть доверяет. Детеныш несет светлую искорку, не гнилую, в отличие от большинства таких, как он, и мир он видит не только глазами.

Обведя притихшую шеренгу взглядом заплечных дел мастера, Вилль хищно потер руки:

– Ну что, баранчики, начнем-с?

Баранчики несказанно порадовали слоновьей памятью, львиной отвагой, волчьей хваткой и лисьей хитростью. Семестр закончился полным разгромом студенческой лени, и Вилль расписывался в зачетках, не скрывая довольной улыбки. А чего скрывать, если сам вел птенцов в бой? За такое орденов-грамот не дают, но разве это важно, когда на твоих глазах они сбрасывают пух детской несговорчивости, оперяются, встают на крыло и готовятся взмыть над просторами империи, чтобы оберегать тех, кто живет под крылом!

Выпрямившись, аватар заложил руки за спину:

– Поздравляю, господа! Теперь вы достойны называться крылом грифона!

– Ура! Ура! Ура!

– Грустно, что вы уходите, – шмыгая, прогундосил Айрэн.

– Мне ведь тоже нужно учиться, и, поверьте, еще очень многому. Замена мне будет отличной, а я теперь с чистой совестью смогу пройти мимо, когда вы, господа Киряк и Стрельник, под формой потащите вино в казарму. Кстати, открою секрет успеха: в следующий раз заливайте не в бурдюк, а в плоскую грелку.

Настроение не омрачилось грядущей разлукой. Все-таки умение уходить на мажорной ноте, оставив за плечом только улыбки, – тоже своего рода тактическое искусство.

– Но и мы вам откроем секрет, господин Винтерфелл! – прогудел голос, густой, как из бочки. Студиозусы захихикали.

– Та-ак…

– Чревовещатель – это я! – сняв шапку, картинно поклонился… тихоня Вэйн. – И если вам понадобятся услуги фокусника – обращайтесь.

Бывший ассистент только руками развел: на безупречно воспитанного мальчика он и не думал!

– Значит, проделки с испаряющейся чернильницей и журналом, таинственно превратившимся в ворону, а потом в кота – на твоей совести?!

– Вы бы видели свое лицо, когда размотали мундир, чтобы выпустить ворону в окно!

Сейчас над стадионом в пронзительно-синем небе, какое бывает только зимой, их вилось с полсотни. Вилль попросил Кукушонка задержаться, остальные ушли в казарму.

– А вы пугали – не сдам на отлично! – победно прищурился мальчишка. Ох, уж эти темные глаза, сейчас насмешливые, но так похожие на кинжалы охотящегося сыча, когда Вистас атакует, кружась в вихре сабель.

– Нечего расслабляться. Зато теперь господин Стайн может тобой гордиться.

– Надеюсь.

– Он будет. – Ибо нет для отца большей награды, чем гордость за сына, твердо идущего верной Дорогой Жизни. – Вистас, а сейчас уже чисто по-дружески скажи, это он посоветовал рассказать мне о нежити, убившей Венедикта?

– Просто нет слов…

– Любишь читать?

– Вы все обо мне знаете, господин Стайн.

Вилль не отказался бы на недельку-другую окопаться в этой воплощенной мечте книгочея. В объемных стеллажах под потолок, расставленных по периметру зала, помещались сотни талмудов, фолиантов толщиной в ладонь, тоненьких брошюр. За витринами, оберегаемые заклятиями от ветхости, пыли и влажности, на бархатных подушках лежали древние свитки, а рядом с ними антуража ради стояли вычурные чернильницы, увенчанные лебедиными перьями.

– Библиотеку начал собирать мой пращур еще до сошествия Иллиатара, – архимаг указал на пергамент, – а переизданную «Энциклопедию» в этом году купил я. Вот, кстати, прелюбопытный законник. Взгляни.

Хозяйски пересчитав пальцем корешки, Стайн вытянул и подал Виллю книгу размером с учебник по основам дипломатии, в кожаном переплете с медными уголками.

– Свод Нерушимых Правил?!

– Переписанный с оригинала моим предком в девятьсот тридцатом году. Позволь-ка… – Полистав, архимаг остановился на странице с плетеной закладкой. – Вот они – строки, которые меня смущают. «Но превыше отца и матери, что породили тело твое и воспитали в нем разум, чти Пресветлую Богиню свою, вдохнувшую в тебя истинную сущность…» И далее… – Целитель читал легко, хотя текст шел на староэльфийском, который даже Вилль знал на четверочку с вожжой. – «И если жажда клятвопреступления смутит разум твой, и поработит его, и пожжет разум истинную сущность, то собери ветви и листья, что опали с древа твоего, сложи из них костер, взойди на него, брось к ногам своим факел и обрати тело свое в пепел, ибо внутри ты уже черен и мертв». Хм… Как это понимать? Самоубийство у вас почитается за трусость, а трусость для аватара – клятвопреступление. За грех расплачиваться грехом?