Всегда следует рассказывать историю, подумал Трампер, таким образом, чтобы слушатель ощущал себя на высоте и мог предугадать событие на шаг вперед.

— Расскажи о вороньем гнезде, — потребовал Кольм.

— Высоко-высоко, с вершины горы, — с выражением начал Богус, — он заметил далеко-далеко какой-то предмет, походивший на пару китов…

— Исмаил, — поправил его Кольм.

— Ну да, — согласился Трампер. — Только это оказалась не пара китов, а один кит…

— Но очень большой!

— Ну да, — кивнул Трампер. — И когда кит выпустил фонтан, то Исмаил закричал…

— Смотрите-смотрите, он взорвался! — выкрикнул Кольм, который и не думал засыпать.

— Потом что-то в этом ките показалось Исмаи-лу странным.

— Он был белый! — не выдержал Кольм.

— Ну да, — сказал Трампер. — И все его тело было утыкано различными предметами…

— Гарпунами!

— Моллюсками, водорослями и даже птицами.

— Птицами? — удивился Кольм.

— Можешь поверить мне на слово, — сказал Трампер, — это был самый большой кит, которого Исмаил когда-либо видел в своей жизни. А поскольку он был белым, то Исмаил сразу догадался, что это был за кит.

— Моби Дик! — выкрикнул Кольм.

— Тш… — шикнул на него Трампер. И они оба замолчали; им было слышно, как за окном бился о скалы океан, скрипела пристань и качались пришвартованные лодки.

— Послушай, — шепнул Трампер. — Слышишь океан?

— Да, — прошептал Кольм.

— Китобои слышат именно этот звук: слап-слап о корабль. Ночью, когда они спят.

— Ага, — прошептал Кольм.

— А киты шныряют по ночам вокруг кораблей.

— Ну да? — удивился Кольм.

— Да. Иногда они касаются его или даже бьют хвостом.

— А китобои знают, что это такое?

— Самые умные из них знают.

— Но только не капитан Эхаб.

— Думаю, да, — ответил Богус. Они лежали тихо и слушали океан, ожидая, когда кит ударит хвостом о дом. Затем скрипнула пристань и Богус прошептал: — Ну вот, один!

— Я знаю, — испуганным шепотом откликнулся Кольм.

— Киты не причинят тебе зла, — успокоил его Трампер, — если ты оставишь их в покое.

— Я знаю, — шепнул Кольм. — Никогда не надо дразнить китов, да?

— Да, — откликнулся Трампер, и они оба продолжали слушать океан, пока Кольм не заснул.

После чего единственным подвижным существом в комнате осталась ярко-оранжевая рыбка из Нью-Йорка, выжившая благодаря неустанной заботе.

Трампер поцеловал спящего сына.

— Мне нужно было привезти тебе кита, — про-шептал он.

И не потому, что Кольму не понравилась рыбка, а потому, что Трампер хотел бы дать ему нечто более долговременное. На самом деле Кольм очень обрадовался рыбке; с помощью Бигги он написал письмо с благодарностью Тюльпен, послужившее косвенным извинением за воровство Трампера.

— Дорогая Тюльпен, — диктовала Бигги. Она терпеливо, буква за буквой, подсказывала Кольму, как правильно писать. — До-ро, — произносила Бигги.

С огромным старанием Кольм выводил зажатым в кулачке карандашом кривые буквы. Богус играл с Коутом на бильярде.

— Спасибо за вашу маленькую оранжевую рыбку, — продолжала диктовать Бигги.

— Большое спасибо? — предложил Кольм.

— С-п-а-с… — проговаривала Бигги. Кольм старательно выводил закорючки.

Богус ни разу не попал в цель. Коут расслабился и играл со своим обычным везением.

— Надеюсь, что когда-нибудь вы приедете навестить меня в Мэн, — продиктовала Бигги.

— Ага, — поддакнул Кольм.

Но Бигги сразу обо всем догадалась. Когда Кольм уснул, она спросила Богуса:

— Ты ее оставил, да?

— Думаю, что когда-нибудь я буду с ней, — ответил уклончиво Богус.

— Ты всегда так думаешь.

— Почему ты ее оставил? — спросил Коут.

— Не знаю.

— Ты этого никогда не знаешь, — вздохнула Бигги.

Но она была с ним ласкова, и они поговорили о Кольме. Коут одобрил идею Богуса закончить диссертацию, но Бигги отнеслась к этому иначе.

— Ты всегда терпеть не мог это, — возразила она. — И ты никогда по-настоящему не был заинтересован в ней.

Богус не нашелся что ответить. Он никак не мог себе представить, что вернется в Айову один, без Бигги и Кольма.

Бигги не стала ничего говорить — возможно она тоже подумала об этом.

— Ну что ж, думаю, тебе надо хоть чем-то заняться, — сказал Коут.

Все, помолчав, пришли к такому же заключению. Богус рассмеялся.

— Очень важно иметь представление о самом себе, — сказал он. Он слегка опьянел от яблочного бренди Коута. — Думаю, мне следует для начала освоить образ вроде Выпускника Университета или Переводчика, что-нибудь такое, что легко произносится. Затем нужно стремиться расширить это представление.

— Не знаю, с чего бы я начал, — вздохнул Коут. — Я бы просто сказал: «Я живу, как мне хочется», и это было бы честно для начала. А потом я стал бы Фотографом, но я продолжал бы думать о себе как о Живущем Человеке…

— Но ты совсем не такой, как Коут, — вымолвила Бигги. В честь неоспоримости ее суждения повисла долгая тишина.

— Но у меня не получается думать о себе как о Киношнике или Звукооператоре. Я в это никогда по-настоящему не верил, — заговорил снова Богус. И подумал про себя: «Или как о Муже; я никогда по-настоящему не верил в это. Разве что как об отце… Да, это куда понятнее…»

Хотя все остальное было ему не слишком понятно. Коут начал распространяться об особом символическом мэнском тумане, царящем вокруг дома, и Богус рассмеялся. Бигги сказала, что мужчины настолько заняты друг другом, что от них ускользают самые простые вещи.

Из-за выпитого яблочного бренди, которого оказалось слишком много как для Коута, так и для Богуса, они запутались в этом глубоком предмете. И пошли спать.

Богус еще не спал, когда Бигги и Коут занялись любовью в своей спальне в конце коридора. Они старались делать это как можно тише, но возникшее молчаливое напряжение хорошо было известно Богусу, он не мог ошибиться. Дивясь самому себе, он обнаружил, что счастлив за них. Казалось, самое лучшее в его жизни было то, что они выглядели счастливыми, — это и еще Кольм.

Немного позже Бигги воспользовалась ванной, затем тихонько вошла в комнату Кольма и поправила его одеяло. Она хотела поправить одеяло и на Богусе, когда он прошептал: