— Ты видела оригинал?

— Да… у них сохранился негатив. Я его заберу с собой, и пусть техники поработают. Как только удастся сделать приличное увеличение, я тебе позвоню.

— Отлично!

— Я поговорила с судьей. Он сомневается насчет обыска дома в Блокхусе… ссылается, и не без оснований, на параграф семьсот девяносто четыре… Должны быть обоснованные подозрения на совершение преступления…

— А кто хозяин дома?

— Хозяин умер. Наследники живут в Орхусе, но, по-моему, ни разу там не были.

— Как, ты сказала, это называется? Обоснованные подозрения на совершение… значит, надо найти и обосновать.

— Я позвоню насчет фотографий, — сказала Микаэла и повесила трубку.

— Якобссон исчез, — сообщил Рингмар. — Его брат считает, что дело нечисто. Подозревает преступление.

— Сам по себе Якобссон — преступление, — пожал плечами Хальдерс. — Накурился и квасит в какой-нибудь малине.

— Он исчез. — Рингмар предупреждающе поднял руку. — Ушел из дома позавчера и не вернулся. Брат заявил его пропавшим.

— И что мы об этом думаем? — ни к кому не обращаясь, спросил Бергенхем.

— Мы не думаем об этом ничего хорошего, — сказал Рингмар.

— Я слышал, в Билльдале пока никаких поклевок. — Винтер посмотрел на Сару Хеландер и Анету Джанали.

— Там прямо деревенская идиллия. Новые аккуратненькие дома… Сохранились и кое-какие лачуги, естественно. Но никто никого не знает. — Анета взглянула на Сару Хеландер. — Наша группа прошла по всем остановкам. Никто не видел неизвестную маленькую девочку с рыжими волосами.

— Даже на той остановке, где, как сказал водитель, они вышли, — добавила Сара.

— Побывали во всех домах. — Борьессон подошел к карте. — Отсюда… и досюда. Может, стоит попробовать не с домами, а с полем? Начать копать? — Он повернулся к Анете. — Ты это хочешь сказать?

— Я ничего такого не говорила.

Вечерняя оперативка порядком затянулась. Хальдерс еще в самом начале поговорил с Винтером, и тот попросил его остаться.

— Пойдем в мой кабинет, — сказал Винтер.

Хальдерс задержался взглядом на развешанных по стенам рисунках, но промолчал и провел рукой по бритому черепу, словно желая подчеркнуть разницу между его мужественной лысиной и декадентской шевелюрой Винтера. Винтер тоже невольно поправил волосы.

— Ты успел просмотреть протоколы «фордистов»?

— Нет еще… они лежат где-то здесь. — Винтер кивнул на стол, где в живописном беспорядке валялись папки и отдельные документы. Никакого водораздела между «входящими» и «исходящими» не просматривалось.

— Есть одно имя… — сказал Хальдерс.

Георг Бремер. Винтер прочитал его жизнеописание. За окном стояла ночь, а в кабинете горела лампа и звучало басовое соло Чарли Хейдена. Винтер увеличил громкость, и контрабас Хейдена заполнил помещение.

Бремер сидел за взлом и нанесение ущерба. В тюрьме вел себя прилично. Алкоголь, наркотики… Нет, как будто не злоупотребляет. После освобождения ни разу ни в чем не замешан. «Форд-эскорт» у него действительно есть, но это, кажется, не преступление. По его собственным словам, среди его знакомых имеется бывший байкер. Машина, судя по всему, никак не могла появиться в ночь убийства на буросской дороге. Он повернул лампу на книжные полки. Видеокассета стояла на месте.

Винтер встал, подошел к полке, достал телефонный справочник. Хиндос. На букву «Б»… есть такой, Бремер, Георг. Адрес — Эдегорд, Херрюда. Не Эвергорд, не Эстергорд. Именно Эдегорд. Пустынный хутор. Хутор в пустыне.

Он взял трубку, но в последний момент передумал. Подождет до завтра. Он хотел лишь услышать голос. Возможно, еще раз убедиться, что этот след никуда не ведет и у них нет времени им заниматься… Может быть. И все равно он точно знал, что завтра поедет на этот Пустынный хутор.

— Ты выглядишь, словно неделю не спал, — сказала Ангела.

— Обними меня… Нет, лучше массаж.

— Последовательность. Последовательность и еще раз последовательность. Сначала я тебя обниму… — Они постояли с полминуты, прижавшись друг к другу. — А теперь садись.

Ангела встала у него за спиной и начала массировать шею и плечи.

— Шея, думаю, окончательно задубела…

— Помолчи.

Он замолчал и закрыл глаза, отмечая, как под ее умелыми руками отмякают и согреваются мышцы, восстанавливается кровообращение.

— Почти совсем не больно.

— Должно быть немного больно. Ты совершенно деревянный. Как Пиноккио. Даже хуже…

— Я не умею правильно читать. Читаю и напрягаюсь.

— А зачем притащил домой портфель?

Что на это ответить? Из кухни пахло чем-то вкусным.

— Спасибо… достаточно. Теперь ты должна принести тапки.

— Я не домохозяйка. Массажистка — да. Домохозяйка — нет.

— Конечно, нет… Куда тебе…

— Вообще-то тапки приносят собаки… А мы опять на том же месте.

— Каком месте?

— Случайная встреча в твоей квартире… но только случайная.

— Ангела…

— Нет. Я знаю, что у тебя голова занята после Дании. Знаю, что ты ищешь эту девочку. Знаю, что ищешь убийцу. Все знаю и пытаюсь держаться в стороне.

— Ангела…

— Мы уже говорили об этом. Каждый раз новое дело, новые ужасы, новые страсти. Но если я буду молчать, так и продолжится. Ты хочешь, чтобы все оставалось как есть. Однажды посмотришь в зеркало и увидишь: пора на пенсию.

И опять — ответить нечего. Это правда. Время идет, люди стареют.

— Я не люблю нытья… ты прекрасно знаешь. Не люблю. Но это серьезно. — Она убрала руки и отвернулась. — И это не предменструальная раздражительность, если ты так решил… Я пошла домой. Тебе надо подумать.

Она повернулась. Глаза у нее были влажные.

— У тебя всегда одно и то же — «не время». Ты устал, накопил много вопросов, которые должен решать… но у меня тоже много таких вопросов. У нас с тобой много таких вопросов. И я устала от одиночества. Не хочу. Не хочу!

Она выбежала в прихожую. Он крикнул ей вслед. Но ответа не получил. Хлопнула дверь, и он услышал, как она сбегает по лестнице.

Портфель стоял у стены, из его кожаного чрева выглядывал уголок какой-то бумаги. Он яростно пнул его ногой. Портфель ударился о стену и шлепнулся на пол.

На палубе дул сильный ветер. Солнце над самым горизонтом, даже не солнце, а полоска света там, где кончалась земля. Вдруг пошел дождь. Она даже не сразу его заметила, только когда день уже почти окончательно скрылся. Ударила молния, за ней другая. Как молнии ее памяти — короткая вспышка, и провал, словно она очнулась ото сна в другом мире. Но голос звучал все время. Будто эхо.