Поиски ключа продолжались долго, наконец ключ был найден заряжающим Осипом Бянкиным. Втроем они стали подтягивать ленивец, но ленивец не поддавался: он был натянут до отказа.

— Надо выбрасывать трак, — заявил ефрейтор.

— Надо, — нехотя согласился с ним Щербак.

— Давайте выбрасывать. Бянкин, тащи паука с выколоткой, — приказал Саня.

Бянкин нагнулся, прищурясь, осмотрел гусеницу, ударил по ней каблуком и решительно плюнул:

— И так сойдет, лейтенант.

— А если свалится?

— Хрен свалится, — заявил Бянкин.

Авторитет ефрейтора в экипаже был непоколебим. Малешкин облегченно вздохнул. Выбрасывать траки — грязная и утомительная работа. А Саня с минуты на минуту ждал команду: «Заводи».

— Щербак, у тебя все готово? — отрывисто спросил Саня. Щербак козырнул:

— Так точно, товарищ лейтенант.

— У тебя, Бянкин?

Заряжающий пожал плечами:

— Мои снаряды всегда готовы.

— Домешек? Где наводчик?

Саня оглянулся. Домешек стоял сзади. Вид его испугал Саню. Вернее, он не увидел самого Домешека. Он увидел длинный белый, как у грача, нос и огромные белки, которые, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц. Домешек протянул Сане руку:

— Вот…

— Что это? — спросил Саня.

— Чека… от гранаты.

Саня ничего не понимал, не понимали и Щербак с ефрейтором. Но всем вдруг стало страшно.

— Я проверял в сумках гранаты и не знаю как… вытащил чеку. — Домешек хотел улыбнуться, но вместо улыбки лицо его задрожало и сморщилось.

У Малешкина обмякли ноги, и все вокруг стало нереально маленьким и серым.

— Граната без чеки в сумке? — спросил ефрейтор.

Домешек кивнул и, схватившись за голову, сел прямо в снег.

— Почему же она не взорвалась? — вслух подумал Саня.

— Наверное, трубку взрывателя прижало. А то б она рванула. — И Бянкин зябко поежился.

— Что же теперь делать-то?

Саня по очереди посмотрел на своих ребят. Домешек сидел на снегу и тупо разглядывал ладонь, на которой лежала чека. Щербак, уставясь на самоходку, размазывал по лицу грязь. Ефрейтор Бянкин сворачивал цигарку и никак не мог свернуть: то просыпался табак, то рвалась бумага.

Малешкина сковал ужас. Его самоходка, родной дом, превратилась в огромную глыбу взрывчатки. Малейший толчок — капсуль-детонатор срабатывает, и… Саня закрыл глаза и увидел огромный взрыв, а на месте машины — черную яму. Он невольно попятился.

— Дела так дела, — протянул Бянкин; ему все-таки удалось свернуть папироску и закурить.

Малешкин взглянул на ефрейтора, который жадно глотал дым, и протянул руку. Бянкин отдал ему окурок. Саня затянулся, обжег губы и опять рассеянно спросил:

— Что же делать-то теперь, а? Если взорвется машина, нам всем… — и не договорил.

Впрочем, все поняли и молчали. И в этом молчании младший лейтенант Малешкин почувствовал, что теперь все зависит от него. Он командир, он за все в ответе. Саня закрыл ладонью глаза, стиснул зубы.

— Сержант Домешек, вы сейчас пойдете в машину и достанете ту гранату. Понятно?

Домешек скорее удивленно, чем испуганно посмотрел на командира, словно спрашивая: «Ты что, шутишь, лейтенант?» — и наконец понял, что это не шутка, а приказ. Он поднялся, опустил руки и тихо по складам проговорил:

— Есть достать гранату.

С минуту он стоял, повесив руки и опустив голову, потом поднял ее, горько усмехнулся и пошел к машине. Когда он уже занес ногу за гусеницу, Малешкина обожгла мысль: если Домешек погибнет, ему тоже не жить. «Так зачем же и ему? Уж лучше один я». И Саня тихо позвал:

— Мишка.

Домешек через плечо посмотрел на командира.

— Вернись.

— Зачем?

— Назад! — грубо оборвал его Саня.

Домешек пожал плечами и вернулся.

— Я сам… Понимаешь, я сам. — Саня отвернулся от наводчика, посмотрел на корявую сосну с перебитой макушкой. — В какой сумке она?

— С левой стороны.

— Какая она?

— Не знаю, лейтенант. Я ее не видел. Когда я увидал в руке чеку, все забыл, ничего не помню, словно по затылку бревном ахнули…

— Значит, в левой?

— Кажется, в левой.

— «Кажется», «кажется»! Должен точно знать, — взорвался ефрейтор. — Лейтенант, давай я ее достану?

— Нет… Я сам.

— Разрешите. Для меня эти гранаты раз плюнуть.

— Ефрейтор! — И Малешкин так посмотрел на заряжающего, что у того сразу отпала охота настаивать. Бянкин посоветовал лейтенанту снять фуфайку.

— Без нее удобнее, — сказал он.

Саня стащил фуфайку, бросил ее на снег, потом снял шапку и тоже швырнул, подошел к машине, вскочил на нее и взглянул в открытый люк. Оттуда на него дохнуло холодом. Он оглянулся на ребят, хотел улыбнуться, помахать им рукой, сказать что-нибудь доброе, но улыбки не получилось, рука не поднялась, и сказал он то, что надо было сказать:

— Отойдите от машины подальше. А то взорвется, и вам будет хана. — Последних слов Саня не хотел произносить, они сами неожиданно соскочили с его губ, и Малешкин почувствовал, что он немеет от страха.

— Господи, помоги! — прошептал гвардии младший лейтенант Малешкин и спустил ноги в люк, как в могилу.

Саня не помнил, как он разыскал гранату, как осторожно и цепко ухватил ее за взрыватель и вынул из сумки.

Когда Саня вылез из машины и вытер с лица пот, который был холоднее родниковой воды, он опять увидел мир, огромный и прекрасный, хотя над лесом висело сырое, тяжелое декабрьское небо. Саня поднял вверх гранату и закричал:

— Ребята! Вот она!

Ребята подошли и боязливо покосились на гранату, которую Малешкин так сжал, что побелели пальцы.

— Забрось ее вон туда, в кусты, — посоветовал Домешек.

Но Саня категорически отверг это разумное предложение, сказав, что на взрыв сбегутся и опять припишут батарее ЧП.

— Вставить на место чеку. Вот и все, — сказал Бянкин, — Мишка, давай чеку. — Ефрейтор подул на чеку, обтер об ватник и подступил к командиру.

— Где там дырка?

Малешкин протянул заряжающему руку с гранатой.

— Что же ты зажал дырку? Раздвинь пальцы!

— Не могу. — Саня спрятал гранату за спину.

— Почему? — удивился ефрейтор.

— Боюсь.

Бянкин попытался отобрать у Малешкина гранату.

— Ладно, черт с тобой. Держи крепче взрыватель.