В большей мере — и это почти пугало Антонину — они испытывали чувство квазирелигиозного восхищения. Простые сирийцы смотрели на нее так, как они могли бы смотреть на живого святого.

Она благословлена милостью Божьей.

Как и предсказывал пророк Михаил.

На мгновение Антонина почувствовала, что сжимается от этой давящей на нее ответственности.

Затем, собрав в кулак огромную силу воли, которая всегда оставалась ее частью, с детства на улицах Александрии, Антонина отбросила все колебания в сторону.

— Со мной все в порядке, — громко заверила она гренадеров.

Она стала спешиваться, но тут же почувствовала, как ей помогает дюжина рук. Те же руки затем понесли ее к собору. Тут же возникли монахи и священники и открыли огромные ворота. Среди них Антонина увидела полную фигуру епископа Антония Александрийского.

Когда ее проносили сквозь двери, она встретилась взглядом с Антонием. Он ответил ей улыбкой, но в глазах читалось беспокойство.

Ее отнесли к алтарю и поставили на ноги. Она повернулась и увидела, как гренадеры и их жены быстро заходят в собор. В течение двух минут огромный собор заполнился. Там стояли все сирийцы. Они молча смотрели на нее.

За много лет до этого мать Антонины немного обучала ее актерскому мастерству Антонина не пошла по стопам матери, выбрав другую дорогу, хотя такую же неуважаемую, но приносящую гораздо больший доход. Но она все еще помнила уроки. Не скромные таланты матери как трагической актрисы, а ее умение проецировать звук голоса.

Все гренадеры в помещении — как и катафракты, которые к ним присоединились — чуть не подпрыгнули. Такая маленькая женщина и такой сильный, мощный голос!

— Я не буду долго говорить, солдаты. Друзья. И не нужно много говорить. Наши враги собираются. Вы видите их костры. Вы слышите их грубые победные крики. Не бойтесь их. Они — ничто. Ничто. Наемные убийцы. Уличные бандиты. Головорезы. Насильники. Воры. Сутенеры. Мошенники. Ничто. Ничто!

Она сделала паузу, подождала. Гренадеры — вначале один или два — подхватили клич. Вначале тихо. Затем громче и громче.

— Ничто. Ничто!

— Мы превратим их в ничто. Мы отгоним их назад в их сливные трубы.

— Ничто! Ничто!

— Мы загоним их в их норы. Мы последуем за ними в их крысиные норы. Мы будем гнать их, пока они не попросят пощады.

— НИЧТО! НИЧТО!

— Пощады не будет. Для ничтожеств — ничто!

Теперь от криков содрогался сам собор. Антонина показала пальцем на катафрактов. Крики смолкли. Гренадеры слушали ее с полным вниманием.

— У нас простой план. Предатели собирают силы на ипподроме. Мы пойдем туда. Катафракты поведут нас, но мы станем молотом Божьим. Удары нашего молота превратят ничтожество в ничто.

Антонина пошла вперед, по центральному проходу. Гренадеры расступались перед нею, а затем мгновенно смыкали ряды. Она двигалась сквозь небольшое людское море, как корабль под всеми парусами.

Когда она достигла двери, вперед шагнул Антоний Александрийский. На мгновение она обняла старого друга.

— Пусть мне поможет Бог, — прошептала Антонина.

— О, я считаю, Он поможет, — мягко ответил епископ. — Поверь мне в этом, Антонина. — На лице мелькнула улыбка: — Ты знаешь, я ведь довольно известный теолог.

Она ответила на улыбку, поцеловала в щеку и пошла дальше.

К этому времени на улице собралась большая толпа зрителей. Даже гневные взгляды катафрактов не могли отогнать любопытных. Но затем, услышав звук множества приближающихся лошадей — тяжелых, в броне, — толпа отошла назад, прижимаясь к стенам домов и заборам, которое стояли вдоль улицы.

По улице рысью приближались две сотни катафрактов. Оставшиеся фракийские букелларии возвращались после собственного триумфа.

Всадники достигли собора и остановились. Катафракты из первых рядов бросили результат своей мести к ногам Антонины.

Толпа зрителей стала хватать ртом воздух и шипеть, сильнее прижалась к стенам. Некоторые, у кого страх пересилил любопытство, быстро скрылись в домах и дворах. Двадцать или около того отрубленных голов могут заставить похолодеть самого любопытного.

Увидев мрачные трофеи, гренадеры с другой стороны разразились дикими довольными криками.

— НИЧТО! НИЧТО! НИЧТО!

Антонина двинулась к лошади. Маврикий и двое его катафрактов встретили ее на полпути.

— Надень вот это, — приказал Маврикий. — Я специально заказывал их для тебя.

Сопровождавшие его катафракты протянули ей кирасу и шлем.

— Сделать шлем было легко, — заметил Маврикий. — Но кираса оказалась в некотором роде вызовом для мастера-оружейника. Он не привык делать ложбинки.

Антонина улыбнулась. При помощи Маврикия надела непривычные доспехи. Улыбка сошла с лица.

— Штуки-то тяжелые.

— Не жалуйся, девочка. Скажи спасибо, что ты не в полном вооружении. И в особенности скажи спасибо, что мы сейчас в Константинополе и зимой, вместо Сирии летом.

От этой мысли Антонина скорчила гримасу. Затем добавила с хитрой улыбкой:

— А меч мне дают или как?

Маврикий покачал головой. Достал нож в ножнах — большой странный нож, судя по ножнам — и протянул ей.

— Ничего лучше у меня нет.

Антонина достала клинок из ножен. Не смогла не вдохнуть воздух.

— Как я вижу, ты его узнала, — сказал Маврикий довольным тоном. — Владелец магазинчика запросил за него много, но я решил, что его все равно стоит приобрести.

Антонина переводила взгляд с Маврикия на мясницкий нож и обратно. Губы гектонтарха изобразили мрачную улыбку.

— Спроси любого ветерана, Антонина. Они скажут тебе, что во время сражения нет ничего более важного, чем иметь при себе проверенный в деле клинок, которому ты доверяешь.

Внезапно наличие этого простого кухонного предмета в руке наполнило Антонину уверенностью.

— Думаю, ты прав, Маврикий.

Она услышала голоса катафрактов. Они передавали новость гренадерам. Секунды спустя гренадеры начали новую песню:

— Ножом их, ножом! Мясницким ножом!

При помощи. Маврикия Антонина забралась в седло, с трудом сдержав ругательство: мешал лишний вес шлема и доспехов. Усевшись в седло, она подняла мясницкий нож над головой и помахала им.

Гренадеры закричали. Катафракты присоединили к ним свои голоса.

— НИЧТО! НИЧТО!

Антонина сдержала смех. Для всего мира она была воином из легенды, который размахивал таинственным, обладающим магической силой прославленным мечом! И она, хотя сама этого пока и не знала, на самом деле стала таким воином. А этот скромный мясницкий нож, к ее нескончаемому удивлению, тоже станет частью легенды.