Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Véronique, je suis désolé…[79]
– Не надо! – прошептала она, почувствовав, как комок встал в горле. – Не просите прощения! Я никогда ни о чем не пожалею.
– Это несправедливо по отношению к вашему жениху. – Вокруг глаз и рта Валери проступили страдальческие морщинки. – Он на войне, а я здесь, с вами.
– Но вы тоже будете воевать.
– Я должен. – Валери схватил руку Вероники и прижался к ее пальцам губами и щекой. – Je t’aime, Véronique[80], – очень тихо сказал он. – Toujours, je t’aime[81].
– Moi aussi[82], – прошептала в ответ Вероника.
Возможно, она сказала бы больше, но с дороги послышались приближающиеся голоса. Девушка отдернула руку, отвернулась и поспешила в парк. Уна побежала за ней.
* * *
Удовольствие, которое испытывала Вероника от пребывания дома, тем утром рассеялось. День тянулся медленно, и хотя она пыталась провести его максимально с пользой – последний раз навестила Мышонка, поболтала с Яго, пообедала и выпила чаю с отцом, – в груди все время болело.
– Вы в порядке? – спросил Яго, и ей пришлось притвориться, что все хорошо.
Любовь ли это? Если да, Вероника сомневалась, что ей это нравится.
День наконец подошел к концу. Больше она Валери не видела, что, вероятно, было к лучшему. Вечером Вероника обняла отца, договорилась с Яго, чтобы он отвез ее утром на станцию, и поднялась по лестнице в свою спальню.
Она надела ночную рубашку, выключила свет, отодвинула темные шторы и долго лежала без сна, слушая отдаленные разрывы падающих на Лондон бомб и наблюдая вспышки зенитного огня в ночном небе. Тело не давало ей покоя.
Она жаждала касаться кого-то – и чтобы ее касались тоже. Она хотела Валери! На фоне боли и смерти, разрушений и страха, лишений и волнений возникло что-то теплое, что-то обнадеживающее. И казалось ужасно несправедливым позволить этому ускользнуть.
Она пыталась вспомнить Филиппа, но это было бесполезно. Ее преследовало лицо Валери, его глубокий голос, даже мрачная решимость в его глазах. Он был здесь, в доме, всего этажом выше. Скорее всего, она никогда не увидит его снова. Упустить такой момент было выше ее сил.
В темноте Вероника встала и вытащила из шкафа для одежды корзину. Она не думала о свече, соленой воде или травах, просто развернула кристалл, положила на пол и опустилась перед ним на колени.
Уна наблюдала за ней. Ее глаза вспыхнули, когда Вероника провела руками по камню.
На этот раз ей придется справляться в одиночку. Если сила ее желания окажется недостаточной, значит, этому не суждено случиться.
Слова пришли сами – Вероника не знала, откуда они взялись. Она не остановилась, чтобы подумать над ними, просто произнесла их, возложив руки на кристалл и пристально вглядываясь в его дымчатые глубины.
Кристалл засветился, и в нем начали летать искорки. Сначала это происходило хаотично, но затем, кружась все быстрее, они собрались в пульсирующем центре. Вероника смотрела туда не отрываясь, сердце ее трепетало. Когда раздался слабый стук в дверь, свет ослабел и исчез, словно только и ждал сигнала.
Вероника завернула кристалл и встала с колен. Убрав корзину в шкаф для одежды, она, одетая только в ночную рубашку, поспешно открыла дверь.
Когда Вероника вернулась в Лондон, королева была во дворце и приняла ее в личном кабинете. Девушка решила, что ее что-то тревожит, но Елизавета улыбнулась.
– Хорошо, леди Вероника, что вы вернулись. Вы привезли хрустальный шар?
– Да, мэм.
При Веронике был саквояж, в котором под двумя свитерами и ночной сорочкой лежал кристалл.
– Замечательно! – обрадовалась королева. – В моем кабинете он в полной безопасности. От двери нет ключа ни у кого, только у меня.
Елизавета повернула ключ в замке и подергала за ручку, дабы убедиться, что дверь надежно заперта.
– Роуз и Олив придут сегодня вечером, – сказала она. – Пока отдохните. Я приду за вами, как только смогу.
В королеве что-то изменилось. Вероника заметила это, но окончательно убедилась, когда Елизавета пришла в полночь: в ней чувствовалось напряжение, она двигалась быстро, как будто спешила начать работу.
Ведьмы уже ожидали в коридоре подвала, и Елизавета молча открыла дверь в комнату. Они вошли, и при свете тусклого огня королева объявила:
– Вероника принесла хрустальный шар для гадания, он здесь.
– О, как это прекрасно… – прошептала Роуз.
Олив ничего не сказала, шагнула к алтарю, сдернула с него шелковое покрывало и хмыкнула, что означало удовлетворение. Потом скрипучим низким голосом спросила:
– Кому он принадлежал?
– Не знаю, – ответила Вероника. – Полагаю, он весьма древний.
– Он великолепен!
Олив жестом попросила разрешения приблизиться к кристаллу. Девушка кивнула, и ведьма поблагодарила ее, перед тем как опустить на шар свои грубые пальцы. Потом закрыла глаза и что-то повелительно прошептала.
Воздух в сыром подвальном помещении потрескивал от прибывающей энергии, даже волоски на руках встали дыбом. Елизавета и Роуз ахнули и приблизились к алтарю, чтобы стать частью магического действа. Внутри шара вспыхнул огонек, осветив комнату, морщинистое лицо Роуз и гладкие щеки Елизаветы. Вероника застыла в изумлении.
– Покажи нам ведьм семейства Оршьер.
Вероника чуть дыша наблюдала, как шар повинуется приказу Олив. Сначала это была сплошная вереница лиц, потом они поплыли медленнее. Каждое появлялось в мерцающей дымке, останавливалось, чтобы Вероника могла рассмотреть и узнать его, и словно выцветало, уступая место следующему. Сердце Вероники дрожало при виде этого парада лиц, темных волос и глаз, гладких и морщинистых щек, всех этих предшественниц, которые были мамами, бабушками и прабабушками, но не остались в ее памяти. Процессия завершилась знакомым обликом.
– Мама… – выдохнула Вероника.
– Это Морвен? – спросила Олив.
– Да.
– Хм, хорошо…
Олив убрала руки с шара, свет в нем замелькал и погас.
– Откуда ты узнала имя моей матери?