Не успел я возразить, что в моей жизни не просматривается никакого повода для праздника, а борщ, к тому же, не относится к числу любимых блюд, как он уже был у холодильника и инспектировал его содержимое.

– Я быстренько сгоняю кое-что купить. Одна нога здесь, другая там.

И он мигом исчез. Я остался сидеть на кухне. Если дела и дальше пойдут так, как они шли до сих пор, то Димитрия арестуют именно сейчас.

Время шло, уличные фонари уже зажглись и были светлее неба, а он всё не возвращался. Хотя до торгового центра было пять минут ходьбы. Я отправился в гостиную, посмотрел на мониторы, по которым бежали колонки цифр и букв – быстрее, чем глаз улавливал их. Зрелище, вообще-то, впечатляющее.

Когда я смотрел на эти мелькающие значки, до моего сознания впервые дошла абсурдность положения. Ведь информация была в моих руках! Она была тут, на дискете, которую я нашёл! И всё же подобраться к ней я не мог, поскольку последовательность битов и байтов, цифр и букв была запутана до полной нечитаемости. Не было ни стены, ни решётки, ни запора – уж со всем этим я бы управился. Нет, это была особая загадка, неразрешимая без верного кода.

Димитрий наконец вернулся, нагружённый двумя тяжёлыми пакетами.

– Нету свёклы, – возмущался он, запыхавшись после подъёма по лестнице. – Эти шведские супермаркеты – жуть. Такая богатая страна, а овощные отделы – просто жалкое зрелище. – Он внёс пакеты на кухню. – Мы другое сварим, – крикнул он оттуда. – Солянку, ты не против?

– Давай, – отозвался я.

Следующие часы мы провели, нарезая соломкой лук и солёные огурцы, кроша ветчину и четвертуя оливки. По команде Димитрия все эти продукты один за другим отправлялись в кастрюлю, где уже давно варился бульон из большого куска супового мяса. А чтобы работа шла споро, в промежутки между этапами вклинивалось по стопке водки.

Впервые после смерти Инги я был рад перспективе напиться.

И в кухне, надо признаться, пахло всё вкуснее.

– Мой друг, – сказал Димитрий, снова наполняя наши стопки, – тебя что-то гнетёт. Я это чувствую.

– Жизнь, – уклончиво ответил я. – Мир. Всё в нём – тайный заговор, и мы находимся не на той стороне.

Он решительно помотал головой, не соглашаясь.

– Старая песня. Слыхали не раз. Должно быть и что-то другое. Друг мой Гуннар, ты сегодня не в духе, но это твой стиль: ты чёрная дыра. Тень во тьме. Чернее ночи. Твоё сердце в отчаянии, я это чувствую. – Он поднял стопку. – Расскажи мне, что там у тебя.

Я помедлил, но, в конце концов, рассказал ему всё. В отличие от Биргитты, Димитрий просто слушал меня, не перебивая и не докучая восклицаниями типа «да не может быть!», так что управился я быстро, хотя рассказывал ему детали дела подробнее.

После этого мы снова протрезвели.

Димитрий присвистнул сквозь зубы. Потом пробормотал какое-то заклинание, которое, насколько я понимаю по-русски, было связано с Богоматерью.

– Каких только нет подлецов, – сказал он после этого. – Уму непостижимо. Мир действительно сошёл с рельсов.

Его взгляд поискал икону и на какое-то время застыл на ней, как всегда, когда ему требовалось утешение. Я кивнул.

– Мир в руках сатаны.

– Нет! – Димитрий решительно помотал головой, не соглашаясь. – Не произноси это при мне. Тем более, что это неправда. Поверь мне.

– Я сегодня не в настроении дискутировать по вопросам веры, – ответил я.

– Ты никогда не в настроении.

– Но сегодня тоже.

– Как хочешь, – сказал он и выключил плиту. – Тогда давай есть.

Мы ели. Добавили в солянку сметану, и было очень вкусно, невзирая на состояние мира. И каждый думал о своём, пока Димитрий не спросил, откашлявшись:

– Правильно ли я понял? В этом деле замешана и полиция?

Я кивнул, не переставая жевать.

– И что это значит? Полицейский получает деньги за то, что закрывает глаза?..

– Я тебе уже рассказал, что они укокошили журналиста, который вышел на их след, – сказал я. – Официально это был несчастный случай. А как тебе понравится это? В пятницу Хунгербюль приземляется в Стокгольме, а в субботу полиция врывается ко мне в пансион. Только не говори, что это случайность.

– Сволочь, – сказал Димитрий. – Тогда ведь и преступникам больше нельзя доверять.

Он объяснил мне, что в последнее время в основном работал на различные организации преступного мира – русскую мафию, китайские триады, африканских гангстеров, колумбийскую кокаиновую контрабанду, балтийские банды автоугонщиков, югославских вымогателей, косовских албанцев, торгующих героином, и так далее.

– Никаких крупных дел. Эти банды всё ещё орудуют кулаками и пушками. Время от времени я добываю для них какие-нибудь данные или обрабатываю в цифровом виде какое-нибудь фото, чтобы у кого-то было алиби. Всё в таком духе. Но если они купили и полицию, то достаточно того, чтобы кому-нибудь не понравился счёт, выставленный мной за работу, и меня возьмут.

Я помотал головой.

– Не думаю. Эти банды – отстой. Они на самом дне. А преступники, с которыми мы имеем дело в данном случае, на самом верху. Это люди, которым принадлежит мир.

– Ты так считаешь? – Димитрий снова налил себе полную тарелку и стал добавлять сметану: ложку, потом ещё одну, потом ещё, в рассеянности он наложил целую горку сметаны.

Я поймал его за руку, когда он полез в стаканчик за пятой ложкой.

– Эй-эй! Это что, новый рецепт?

Он опустил ложку и посмотрел на меня.

– А помнишь, я однажды столкнулся с вами в Гамла-Стане, с тобой и Кристиной? Она была такая маленькая, беленькая, страшно серьёзная. В руке у неё было гигантское мороженое. Тогда ей было года четыре или пять. Сколько ей теперь?

– Четырнадцать, – сказал я.

– Четырнадцать? Невероятно. Как летит время.

Я не припоминал того случая. Видимо, потому, что я довольно часто гулял с Кристиной, после того как некоторые первоначальные разногласия с семьёй Андерсонов были улажены. Я был её нянькой, читал ей книжки – как и положено дяде, у которого есть время в промежутке между заданиями. Тем не менее теперь мои воспоминания о ней казались странно нереальными, как будто остались от чьих-то рассказов. Последний раз я видел её шесть лет назад. Кристина стала лицом на фотографиях, скорее символом моей семьи, чем реальным человеком.

– А скажи-ка, – спросил Димитрий, пытаясь спасти солянку, испорченную передозировкой сметаны, новой добавкой из кастрюли, – что там с мобильным телефоном Кристины?

Я наморщил лоб.

– А что с ним? Понятия не имею. Я даже не знаю, есть ли он у неё.

– Конечно, есть. У каждого ребёнка в её возрасте в наше время есть мобильный телефон.