– Где и когда? – спросил он.

Пристальный взгляд Инеррена обвел трибуны арены и остановился на одной из угловых лож. Чародей пожелал оказаться там и, разумеется, так и сделал. Не отрываясь от созерцания поединка между парой колдунов, Айра приветственно кивнула ему и знаком предложила садиться.

– Я вот тут подумал… – начал он.

– Это полезно, – сказала волшебница.

– Возьми.

Инеррен протянул ей лист пергамента. Айра взглянула на ровные синие строки и недоверчиво перевела взор на чародея.

– Ну да, – кивнул тот, – это продолжение старой истории. Теперь я должен встретиться с ними лицом к лицу.

– Перспектива очень веселая. Особенно в свете недавних событий. Известно ли тебе, что трое из Безымянных – открытые союзники Хаоса и неведомо сколько еще колеблются?

– А что, Порядка среди Безымянных не существует?

– Гм. Весомый довод. Если… – Айра задумалась, потом покачала головой. – Нет, это тебе не поможет. Хаос и Порядок не ладят, однако против тебя они объединят свои усилия.

– Даже если судьей будет Его Величество Случай?

– Он не участвует в Игре, пойми это!

– Да ну? А кто тогда несет ответственность за подсказки, полученные с помощью простой монетки?

– Он не участвует в Игре. Работать – работает, но формальности не для него. Ясно?

– Хорошо. А что там с этой, как ее… Госпожой Необходимостью?

– Кто ты такой, чтобы она лично занималась твоим делом? Кстати, где назначен суд?

– Двор Хаоса – тут написано нечто наподобие «согласно последнему официально зарегистрированному местопребыванию». Какая-то Цитадель Отчаяния.

– Так я и знала, – обреченно вздохнула волшебница. – Заказывай гроб.

– А что?

– Судя по месту, Обвинитель – Герцог Мандор, Судья – Лорд Сухэ, а Подсудимый – ты, и ни один Адвокат тебя не вытащит.

– Кто такой этот Лорд Сухэ?

– В иерархии Двора Хаоса – номер первый во всех внутренних делах, хотя обычно это он оставляет Мандору. Он справедлив (на свой лад) – но аргументы Мандора всегда обоснованы так, что их невозможно опровергнуть.

– Посмотрим… – сквозь зубы процедил Инеррен.

«Загнанный в угол противник много опаснее, чем имеющий возможность отступления. Если они прижмут меня к стенке, им потребуется целая армия уборщиков, чтобы разгрести обломки. А плохая сторона вопроса состоит в том, что Безымянные вполне могут себе это позволить… – И это было правдой. – Я мог бы рассчитывать на помощь в любом менее серьезном деле, но против Богов Судьбы придется сражаться одному.»

Как же найти ответ, которого, вероятно, не существует?

Чародей настолько погрузился в себя, что из транса его смог вывести только странный гул, пробиравший его до костей. Он открыл глаза. Арена опустела. Только несколько служителей опасливо выглядывали из полуоткрытых ворот, косясь на Инеррена.

Он попытался понять, что произошло, и тут сообразил, что вибрирует его собственный посох.

Какого дьявола, решил чародей, занявшись расшифровкой наложенного на посох заклятия. Лучшего способа сконцентрироваться не существует. Так, вот розовая нить – начало заклинания… проходит сквозь узор-ловушку… И тут он зацепил другую нить, отозвавшуюся звуком в нужной тональности. Инеррен почувствовал, что ответ лежит где-то в том направлении.

Нет-нет, не ответ, не ключ к заклинанию. Ответ на его собственную проблему!

Осторожно пройдя вдоль линии, чародей внезапно ощутил себя совершенно в ином месте.

Куб из золота и хрусталя медленно вращался над мраморным полом. Огромная комната была обязана своим происхождением пьяному кошмару свихнувшегося зодчего – за исключением висящего в воздухе куба, ни единого прямого угла (и даже прямой линии) в ней не было.

Туманные образы на мерцающих стенах Инеррен предпочел не рассматривать, зная за собой способность слишком увлекаться картинами, переводя в них часть собственного разума и наблюдая со стороны как их, так и себя самого. Один раз он уже сходил с ума и вовсе не стремился повторить этот опыт.

На потолке возникла надпись: «Безумный Оракул».

«Великолепно, – иронически усмехнулся чародей. – И каков же ответ на мой вопрос? Где та сила, что способна одолеть Хаос?»

Коснувшись куба, он услышал:

Что выше всех и вся во всей Вселенной?

Что больше Силы и главней, чем Власть?

Что лучше Знанья и верней Уменья?

Пред чем, скажи, должно все это пасть?

Та Сила, что другие с трона свергнет,

Та Власть, что неподвластна остальным,

Те знанья и уменья, что и Время

Развеют, словно пыль, туман и дым.

Единственное, что превыше славы,

Богатства, честолюбия и слов.

То, что считают многие забавой,

Не зная истины. И имя ей – Любовь.

Она сильнее смерти или жизни,

Она дает забвенье и покой,

Она бросает в муки и сомненья,

Играя чувствами, а часто – и Судьбой.

И те, кто с этой силой не встречался,

Не знал еще, что значит слово «страсть» —

Такой спокойно может распрощаться

С надеждой получить любую власть.

Любовь имеет много смыслов разных,

И все они – одно, одно для всех;

Она для многих, словно Смерть, опасна —

Однако Смерти нет. Есть неуспех.

И неудача часто хуже Смерти…

Так думают влюбленные порой,

Они как перепуганные дети —

Но время движется, и вновь за той игрой

Сошлись Она и Он. И нет причины,

Которой бы поверили они,

Чтобы избегнуть гибельной пучины…

Ведь что для них преданья старины?

Сгорая в бездне страсти и желаний,

Они сжигают собственную жизнь;

Не ведая времен и расстояний,

Пируют двое в миг последних тризн.

А после? Охлажденье и расплата…

Но юные не видят наперед

Конца Любви. Сейчас же – горы злата

Он отдает за краткий взгляд Ее…

И все, что во Вселенной есть, поэты

Не могут описать их сладких мук

Они друг другом сыты и согреты,

Их разговор – одно касанье рук.

Нет вечных сил. Любовь – не исключенье,

Она пройдет, оставив яркий след;

И стал тот след причиной появленья

Того, что носит имя «человек»…

«Прекрасное произведение, – согласился Инеррен. – Только мне-то что до него? Какое отношение имеет Любовь…»

Он оборвал себя на полуслове. Конечно!!!