На губах появилась улыбка. Неужели они все еще на месте? Он обогнул колонну и двинулся в заднюю часть помещения.

— Ищете кого-нибудь? — спросил пожилой негр.

— Нет-нет,— ответил он.— Просто хотел взглянуть на кое-что.

Он двинулся вдоль кабинетов, стараясь не обращать внимания на собственное смущение. «В каком же из них?» — спрашивал он себя. Он не мог вспомнить, все они выглядели одинаково. Он остановился, уперев руки в бока, и окинул взглядом все кабинеты, медленно покачивая головой. Негр закончил натирать пол, выдернул вилку из розетки и укатил древнюю машину прочь. В помещении наступила мертвенная тишина.

Он понял, что смотрит на третий кабинет. Тонкие буквы стали почти такими же темными, как само дерево, однако, без сомнения, были на прежнем месте. Он проскользнул в кабинет и рассмотрел ближе.

«Б. Дж.». Билл Джонсон. И под инициалами год. «1939».

Он подумал обо всех ночах, которые они со Спенсером, Дейвом и Нормом провели в этом кабинете, ловко препарируя вселенную свежезаточенными скальпелями выпускников колледжа.

— Нам казалось, что весь мир у нас в кармане,— пробормотал он.— До последнего кусочка.

Он неспешно снял шляпу и присел за стол. Все, чего ему сейчас хотелось, стаканчик прежнего пива: густого солодового напитка, который растекся бы по жилам и возвеселил сердце, как часто говаривал Спенсер.

Он, будто с кем-то соглашаясь, покивал и прошептал тост.

— За тебя, непревзойденное прошлое.

Произнеся это, он оторвал взгляд от стола и увидел молодого человека, который стоял в противоположном конце помещения, у темного подножия лестницы. Джонсон посмотрел на юношу, не в силах четко разглядеть его без очков.

Спустя миг молодой человек развернулся и ушел вверх по лестнице. Джонсон улыбнулся самому себе. «Вернусь сюда в шесть»,— подумал он. Танцы начинаются не раньше шести.

При этом он снова подумал о тех вечерах, которые провел здесь внизу, в этом заплесневелом полумраке, за пивом, разговорами, танцами, прожигая юность с легкомысленностью миллионера.

Он молча сидел в полутьме, и воспоминания накатывали на него неутомимым приливом, омывали его сознание, вынуждая крепко сжимать рот, потому что он понимал, что все это ушло навсегда.

И посреди этого прилива к нему снова пришло воспоминание о ней. Мэри, думал он, что же сталось с Мэри?

Он снова вздрогнул, когда проходил под аркой, ведущей в кампус. Неприятное ощущение, будто прошлое и настоящее смешались, а он сам движется по канату, натянутому между ними, готовый упасть либо по одну сторону, либо по другую.

Это ощущение преследовало его по пятам и охлаждало восторг от возвращения назад.

Он взглянул на здание, подумал о занятиях, на какие ходил сюда, о людях, с которыми здесь встречался. И почти одновременно он увидел свою нынешнюю жизнь, тусклые, пустые обязанности коммивояжера. Месяцы и годы одинокого путешествия по стране. Завершающегося неизменным возвращением в дом, который ему не нравится, к жене, которую он не любит.

Он все время думал о Мэри. Какой он был дурак, что упустил ее. Считал, со свойственной молодым бездумной уверенностью, будто мир полон безграничных возможностей. Он думал, что это неправильно, так рано делать выбор, хвататься за настоящий момент. Ведь он был создан для того, чтобы пастись на самых сочных пастбищах. И он все искал и искал, пока все его пастбища со временем не высохли.

И снова это ощущение. Вернее, сочетание нескольких ощущений. Угнетение, которое сгибало и душило его, и непонятное и непрекращающееся чувство погони. Непобедимое желание оглянуться через плечо и увидеть, кто же за ним гонится. Он никак не мог от него отделаться, и это беспокоило и расстраивало.

Он подумал, не остановиться ли, не посидеть ли немного в кампусе. Под деревьями расположилось несколько студентов, они смеялись и болтали.

Но он не станет больше разговаривать со студентами. Как раз перед тем, как войти в кампус, он заглянул в кафе, выпить стакан холодного чая. Он присел рядом с каким-то студентом и попытался завести разговор.

Молодой человек держался с ним крайне заносчиво. Он, конечно, ничего не сказал, но это было в высшей степени оскорбительно.

И случилось кое-что еще. Когда он подходил к кассе, какой-то молодой человек проходил мимо. Джонсону показалось, что юноша ему знаком, и он даже вскинул руку, чтобы привлечь его внимание.

Потом он понял, что никак не может знать никого из нынешних студентов, и смущенно опустил руку. Он расплатился по чеку, ощущая крайнюю подавленность.

Ощущение подавленности все не покидало его, когда он поднимался по ступенькам корпуса гуманитарных наук.

На крыльце он развернулся и окинул взглядом весь кампус. Несмотря на все, он повеселел, увидев, что кампус остался точно таким же. Хотя бы он не переменился — значит, в мире все-таки есть что-то вечное.

Улыбка коснулась его губ, он развернулся. А потом развернулся снова. Неужели кто-то его преследует? Сейчас это чувство было особенно сильным. Обеспокоенный взгляд метался по кампусу, не находя ничего необычного. Раздраженно передернув плечами, он вошел в здание.

Оно тоже осталось прежним. Приятно было снова пройтись по темным плиткам пола, под расписным потолком, подняться по мраморным ступеням, войти в прохладные залы, где затухал любой звук.

Он не рассмотрел лица студента, который прошел мимо, хотя их плечи едва не соприкоснулись. Ему показалось, что этот студент смотрит на него. Однако он не был уверен, а когда обернулся через плечо, студент уже зашел за угол.

День медленно тянулся к концу. Он ходил от здания к зданию, входил в каждое с благоговением, смотрел на доски объявлений, заглядывал в аудитории и улыбался всему застенчивой улыбкой.

Однако энтузиазм, похоже, стал покидать его. Было обидно, что с ним никто не заговаривает. Он подумал, не зайти ли к куратору выпускного курса и не поболтать ли с ним, однако решил этого не делать. Он не хотел показаться излишне пафосным. Он просто бывший студент, который скромненько навещает места, где прошли его студенческие года. Вот и все. Незачем устраивать из этого спектакль.

Когда после ужина он возвращался обратно в свою комнату, он уже был совершенно уверен, что кто-то его преследует.

Но каждый раз, когда он настороженно хмурился и оборачивался, никого не было. Только машины гудели, проезжая по Бродвею, да из домов доносился юношеский смех.

На крыльце дома он остановился и оглядел улицу, неприятный холодок пробежал по спине. Наверное, сегодня днем слишком много потел, решил он. И вот теперь вечерний воздух его холодит. В конце концов, он ведь уже не так молод...

Он мотнул головой, пытаясь отогнать от себя эту фразу. Человек молод настолько, насколько себя чувствует, авторитетно заявил он самому себе и коротко кивнул, чтобы лучше донести этот факт до сознания.