– Все были напуганы, – сказала Эмили. – Доктор сказал тете Доротее, чтобы она держалась подальше от Робина, поскольку сама может заболеть. А в этом случае, даже если тетя Доротея сама выздоровеет, может заразиться и умереть малыш, которого она тогда кормила. И дяде доктор не велел входить к Робину. А нам они сами не разрешили…

– Они хотели защитить вас от болезни точно так же, как своих детей, – попыталась успокоить ее Лидия.

– Я знаю, но нам было ужасно тяжело, – ответила Элизабет.

– Но потом приехал дядя Вир, – вмешалась младшая сестра, – и он ничего не побоялся. Никто не смог его удержать, как ни пытались. Дядя Вир вошел в комнату и остался с Робином, так же как раньше с папой. Он все время держал папину руку. Не отходил от него ни на минуту. И от Робина тоже.

– Дядя Вир сам не расскажет вам об этом, – сказала Элизабет. – Он притворяется, что не слышит. Он и раньше так делал, когда мы пытались поблагодарить его.

– Я слышу вас, – вмешался Вир, с трудом выталкивая слова через пересохшее горло. Он повернулся к ним лицом и увидел три пары глаз, глядящих на него с осуждением и восторгом одновременно. – Вам не о чем было беспокоиться, черт побери. Я любил этого парня. Что я еще мог сделать, когда он умирал, кроме как оставаться у его постели? Что мне было терять? – Вир прошел вперед и склонился к девушкам, вглядываясь в их юные лица. – С какой стати вы сделали из меня героя? Это просто досадное недоразумение, вот это что. Кого вам следовало оценить по заслугам, так это Гренвилл, – добавил он после небольшой паузу, кивая в сторону Лидии. – Вот кто настоящая героиня. Она бросилась вас спасать, совершенно вас не зная и имея все, что нужно человеку для счастливой жизни. По сути, Гренвилл рисковала жизнью только из-за того, что ее угораздило выйти замуж за меня. А когда она спасла ваши дурацкие ничего не значащие жизни, вы, вместо того чтобы благодарить ее и обещать, что отныне будете хорошими девочками, болтаете о моих поступках столетней давности.

Эта гневная отповедь мгновенно вызвала ожидаемую реакцию. Элизабет и Эмили принялись вытирать закапавшие из глаз слезы, на их лицах появилось выражение раскаяния, и они наклонились к Лидия, лепеча слова благодарности и обещая хорошо вести себя в будущем.

– Никогда не занимайтесь такой ерундой, – твердо сказала Лидия. – Изображать мисс Невинность перед лордом и леди Марсами, может, и имеет смысл, но меня вы этим не одурачите. – Ангельское выражение на лицах Элизабет и Эмили, по мере того как говорила Лидия, сменялось настороженностью. – Порядочные девушки не суют свои носы в чужую переписку и не читают того, что не предназначено для их глаз. Вы же вели себя нечестно и поэтому решились на более серьезный проступок. Послушные молодые леди ни за что не придумали бы, как обмануть бдительность домочадцев и бежать из дома, да еще ночью, да еще так, чтобы побег обнаружили не сразу, а их самих не могли найти более недели. Честно сказать, меня восхищает ваша изобретательность, и я понимаю ваше безрассудное желание, вызванное слепым почитанием вашего порочного дяди. – В глазах девушек сверкнула надежда. – Но мне также очевидно, что присматривали за вами последние два года из рук вон плохо. Можете мне поверить, с таким положением дел отныне покончено.

Суровый тон Лидии даже Сьюзен заставил сидеть неподвижно и внимательно слушать. Надежда исчезла с ангельски невинных лиц девушек. Их наполненные мольбой о прощении глаза обратились к Виру.

– Мы не думали, что это может быть связано с такими неприятностями, – повинилась Элизабет.

– Мы только хотели быть с тобой, – добавила Эмили.

– Понимаю. Но мы теперь живем вместе, я и Гренвилл, – заметил Вир, – и думаем одинаково. Хотя в житейских делах ее ум главный, потому что я мужчина и плохо в этом разбираюсь.

Подопечные обменялись встревоженными взглядами.

– Это не меняет дела, – сказала после паузы Эмили. – Мы хотим жить с вами, и то, что тетя Лидия так строга, нас не огорчает. По крайней мере, она не пугливая и не нудная.

– К тому же она может научить нас драться, – поддержала ее сияющая Эмили.

– Ну уж этого она, скорее всего, делать не станет, – заверил Вир.

– А как насчет сигар? Может ли она научить курить их так, чтобы потом не чувствовать себя плохо? – поинтересовалась Элизабет.

– Это вообще абсолютно исключено, – заявил Вир непреклонно. – Мне известно крайне мало более отвратительных зрелищ, чем курящая женщина.

– Почему же тогда ты дал ей одну из своих сигар? – спросила невинным тоном Элизабет.

– Потому… Потому что она не такая, как другие женщины. Она ненормальная. И… – Вир немного удивленно посмотрел на девушку, – и мне хотелось бы знать, откуда вам об этом известно.

– Из «Сплетника», – чистосердечно призналась Эмили.

– Бульварная газетенка, – объяснила Лидия вопросительно взглянувшему на нее Виру. – Ты не сходил с ее страниц. Но надо признать, на нее работают отличные репортеры. И информация в ней достаточно правдивая. Я сама ею пользовалась время от времени. – Она внимательно посмотрела на девушек. – Я не верю в пользу ограждения молодых женщин от реалий окружающего мира. То, что я читаю, могут читать и они. Но делать это надо вместе с другими членами семьи, обсуждая прочитанное. Что касается умения драться…

– Гренвилл, черт тебя подери!

– Я считаю, что молодые леди должны иметь хотя бы элементарные навыки самообороны, – продолжила Лидия, не обращая внимания на мужа. – Пока их сопровождают, эти знания им не потребуются. И лучшее, бы, чтобы так всегда и было. Но мир непредсказуем, и в жизни всякое случается.

Элизабет и Эмили буквально подпрыгнули от радости, бросились к герцогине, обняли ее и принялись целовать.

Вир с удовольствием наблюдал, каким теплым светом засияли глаза Лидии. Она знала, что с этими девушками будет еще немало хлопот, но это только усиливало ощущение счастья, которое она сейчас испытывала.

Смерть поступила с ней нечестно, лишив любви сестры и матери, но ее сердце не ожесточилось, а осталось открытым. Ее семьей стали нуждающиеся в ней женщины, молодые и пожилые. Лидия примет в свою семью Элизабет и Эмили и будет безмерно любить их, так же как любит его.

У него этой мудрости не было. Теряя тех, кого любил, Вир стремился держаться подальше от живых, от тех, кого он мог бы полюбить. Более того, он злился на тех, кто ушел. Именно так. Вир понял это недавно, после кошмарного сна, в котором он бежал к Робину. В глубине его сознания жила мысль: этот мальчик предал его и Чарльз тоже предал. Поэтому столь болезненна была память о них.

Но помимо этой похожей на бред сумасшедшего злости на ушедших была и другая еще более обидная причина. Вир понял, что он трус. В отличие от своей жены, Вир боялся рискнуть еще раз, боялся полюбить.

Это чувство могло настигнуть его только неожиданно, застигнув врасплох. Так, как снова и снова происходило во время их встреч с Лидией.

Нечестно, окольными путями, без соблюдения спортивных правил. Вот как накрыла его любовь.