В эпитафиях Смита провозглашали чутким и страстным человеком, блистательно остроумным, любителем распотешить честную компанию, вечно первого у стойки бара в поезде на обратном пути в Шотландию после тяжелой недели в Парламенте. Большинство британцев абсолютно не подозревали ни о чем подобном, поскольку он всегда производил впечатление нахохленного филина, человека в футляре, главной стратегией которого, судя по всему, было удерживать лейбористскую партию от ссор по пустякам и выжидать, пока Тори сами выгрызут друг другу нутро. Он казался умнее, чем Джон Мэйджор, но в целом не более захватывающим: вы бы, наверно, не удивились, если бы обнаружили мистера Мэйджора в окошечке своего местного банка, на выдаче десятифунтовых банкнот, а — в обшитом панелями заднем кабинетике — мистера Смита нахмурившим брови из-за вашего овердрафта. Оказалось, эта суровость на публике была напускной. Жена одного лейбористского члена парламента, про которую известно, что она на дух не переносит зануд, уверяла меня, что «Джон был очень, очень забавным. Если ты знал, что он тоже будет в гостях, это гарантировало — скучать точно не придется». Так почему же, спросил я ее, тогда как большинство политиков скорее стараются показаться более занятными, чем они есть на самом деле, Смит выбрал столь необычную и хамелеонскую линию поведения? «Он решил не демонстрировать свое остроумие на публике, — ответила она, — из-за Киннока и чтобы не выглядеть легкомысленным». Может статься, в этом и был кое-какой резон: здесь юмор и непосредственность — удел выработавших свой, ресурс заднескамеечников, упустивших свои шансы на реальную власть, тогда как в верхних эшелонах все должно звучать так, будто одновременно копии в трех экземплярах направлены во все инстанции, а каждая буковка проверена-перепроверена имиджмейкерами и политтехнологами. Нил Киннок, предшественник Джона Смита на посту лидера, однажды во время Фолклендской войны ненароком вляпался в неприятность. Он участвовал в каком-то ток-шоу, и кто-то из аудитории сказал ему, что как политик миссис Тэтчер продемонстрировала, что «на нее где сядешь, там и слезешь». Он ответил: «Жаль, что ради того, чтоб доказать это, другие должны гробиться в Гуз-Грин». В тех обстоятельствах это был превосходный ответ — забористый, сердитый и уместный, — однако затем оказалось, что его сочли политически недопустимым, и очень скоро мистер Киннок рассылал фолклендским вдовам разъяснительные письма с извинениями. Едва ли Джон Смит мог сделать промахи такого рода: шотландский юрист, пресвитерианец, не смущавший ни английскую глубинку, ни Сити, он был преимущественно человеком, которому можно было доверить везти патроны.

Перчатка кэтчера[192]теперь перешла к самому молодому в истории лидеру лейбористской партии. Тони Блэру сорок один год, он член Парламента с 1983-го, и он по-прежнему достаточно молод (или пользуется услугами достаточно профессиональных советников), чтобы быть в состоянии назвать множество имен нравящихся ему рок-групп, когда его интервьюирует д и джей с «Радио-1». Он вырос в Дареме, учился в Феттес-колледже[193]в Эдинбурге, а затем в Сент-Джонс-Колледж, в Оксфорде. Там он пел и играл на гитаре в группе, называвшейся «Паршивые слухи»; что более существенно, он обратился и в христианство, и в социализм. В Лондоне он вступил в Лейбористскую партию и стал адвокатом; познакомился с будущей женой, опять же адвокатом, в соседнем кабинете. В 1982-м он принял участие в пародии на дополнительные выборы в Бикоснфилде, в самом логове тори; затем, отчасти благодаря везению, отчасти с помощью личного убеждения, перебазировался в безопасный лейбористский избирательный округ Седжфилд, в графстве Дарем. С тех пор фарт, умение рассчитывать время, а также дальновидность стали факторами, определившими его карьеру. Довольно на ранней стадии его стали выделять лейбористские бонзы — как восходящий талант, и консерваторы — как потенциальную угрозу. Большинство людей, с которыми я говорил о Тони Блэре — даже спящий на ходу швейцар в Палате общин, — уверяли меня, что почуяли в нем будущего лидера с самого начала.

Во время выборов лидера (в ходе которых мистер Блэр разбил обоих соперников с очень грамотно рассчитанной степенью выразительности — красиво, но не унизительно) часто утверждалось, что одной из его главных политических добродетелей является его привлекательность для Юго-Востока. Под «Юго-Востоком» следует понимать тех ключевых избирателей из квалифицированного рабочего класса и менеджмента среднего звена, которые перешли в лагерь миссис Тэтчер и остались с мистером Мэйджором. Пожалуй, так оно и есть, однако это не значит, что новый лидер вызывал отвращение у Севера: даремское детство, шотландское образование, даремский избирательный округ и — решающее обстоятельство: его жена — падчерица Пэт Финикс, которая в течение многих лет играла королевскую роль Элси Танер в «Улице Коронации», долгоиграющей телевизионной «мыльной опере» о жизни рабочего класса Севера. Это непрямое, но неопровержимое родство — примерно так же королевская семья соотносится с Барбарой Картленд.

Другая часть его родословной не менее любопытна и не была известна даже самому мистеру Блэру, пока журналюги не сунули нос в его жизнь. Daily Mail, несомненно, действовавшая в интересах общества, и, разумеется, без какой-либо задней мысли о том, что ей удастся раскопать какую-то позорную тайну, заказала генеалогические исследования по семье Блэра. Раньше часто сообщалось, что дедом нового лидера по отцовской линии был такелажник Гованской верфи по имени Уильям Блэр. Это добавило ему полезной пролетарской аутентичности, особенно учитывая то, что отец Тони Лео был мало того что университетским ученым, так еще и консерватором со стажем и убежденным тэтчеритом. Исследователи, однако, обнаружили, что подлинными родителями Лео были не Блэры, а пара мюзик-холльных артистов — Чарльз Парсонс и Сесилиа Риджуэй; в момент, когда у них родился ребенок, они гастролировали по Северу — и отдали Лео на попечение мистеру и миссис Блэр. Этот витающий над всей историей душок незаконнорожденности вряд ли постыден; больше отношения к делу имеет выдающееся совпадение — и у нынешнего премьер-министра (сына артиста Тома Болла), и у нынешнего лидера оппозиции в венах течет мюзик-холльная кровь. В том, что эти двое оказались во главе своих партий в Палате общин, есть нечто ламаркианское: наглядное доказательство того, что приобретенные признаки передаются по наследству.

Вся пресса от мала до велика также кинулась в погоню за информацией приватного характера. Тут, пока, во всяком случае, ничем поживиться не удалось: Паршивые Слухи оказались не более чем названием группы. К примеру, мистер Блэр, похоже, был единственным студентом-рокером за все 1970-е годы, кто ни разу не принимал наркотики. Что случилось с Оксфордским университетом? Президент Клинтон учился там — и не кумарил; а Тони Блэр так даже и пальцем не притрагивался к бесовскому зелью. Как сказал один из его оксфордских сверстников, «Слушай, уж я-то знаю, о чем говорю, и мой ответ — ни-ни. В отличие от всех нас этот парень вообще, похоже, ни разу и капли в рот не брал». Чегооооо? А затем есть, знаете, кое-что такое, ну, то, чем люди, особенно люди молодые, имеют обыкновение заниматься, оставшись вдвоем, тет-а-тет; но даже и здесь, похоже, ничего особенно бросающегося в глаза, такого, чтобы нужно было вызывать патрульных, не обнаружилось. В Оксфорде, согласно Independent on Sunday, все единогласно заявляют, что Тони — «ни-ни». Неслыханно: можно подумать, этот малый собирался баллотироваться на престол Архиепископа Кентерберийского. С другой стороны, может, это и к лучшему, потому что, когда к британской политике начинают приплетать откровенно этические вопросы — вроде тех, которыми терзали в последние недели мистера Блэра, — обычно это кончается самоубийством. Не успели в прошлом году тори запустить свою кампанию «Назад к основам», как тотчас же выплыло, что многих консервативных депутатов самих нужно тюкать об эти самые основы самыми разными частями тела. Есть ли у мистера Блэра какие-либо скверные, ну или хотя бы непредосудительные, но особенности? Ну что ж, могу и я внести свою лепту в навозную кучу накопленных к настоящему времени сведений — сами решайте, о чем это может говорить.