Во втором семестре он вместо астрономии выбрал химию. Писать сочинения оказалось делом нелегким. «Вы уже писали, — небрежно нацарапал его преподаватель английского, — что Бетховен сочинил большую часть своих произведений после того, как потерял слух». Профессор Гарднер разрешал ему пользоваться телескопом в любое время, но одной февральской ночью перед экзаменом по химии он сидел на крыше и «мел по небу», вместо того чтобы учить таблицу атомарных масс Берцелиуса, и получил плохую оценку. После этого он меньше времени уделял наблюдению за звездами, но очень хорошо успевал по химии. Когда он в следующий раз приехал в Холден-Кроссинг, уже на Пасху, Гайгеры пригласили Коулов на обед, и интерес Джейсона к химии значительно облегчил Шаману это испытание, поскольку тот засыпал его вопросами о курсе.

Его ответы, похоже, оказались удовлетворительными.

— Чему ты хочешь посвятить свою жизнь, старина? — спросил его Джей.

— Я еще не знаю. Я думал… Возможно, смогу работать в области какой-нибудь естественной науки.

— Если ты заинтересуешься фармацевтикой, для меня было бы честью взять тебя в ученики.

По лицам родителей он понял, что предложение им понравилось, смущенно поблагодарил Джея и сказал, что непременно над этим подумает; но он знал, что не хочет становиться фармацевтом. Несколько минут он сидел, уставившись в тарелку, и пропустил часть разговора, но когда снова поднял глаза, то увидел, что на лицо Лилиан легла тень горя. Она сказала матери Шамана, что ребенок Рэйчел должен был родиться через пять месяцев, и какое-то время после этого они говорили о выкидышах.

Тем летом Шаман работал с овцами и читал книги по философии, которые взял из библиотеки Джорджа Клайберна. Когда он вернулся в колледж, декан Гаммонд позволил ему отказаться от иврита, и он выбрал пьесы Шекспира, высшую математику, ботанику и зоологию. Только один из студентов богословского отделения вернулся в Нокс на второй курс, но Брук тоже приехал, и Шаман продолжал разговаривать с ним как римлянин, чтобы не забыть латынь. Его любимый преподаватель, профессор Гарднер, вел курс зоологии, но астрономом был лучшим, чем биологом. Они только и делали, что препарировали лягушек, мышей и кое-каких рыб и чертили диаграммы. Шаману не передался художественный талант отца, но детство, проведенное с Маквой, обеспечило ему неплохой старт в ботанике; первый проект он написал по анатомии цветка.

В тот год в колледже разгорелись жаркие дебаты о рабстве. Вместе с другими студентами и преподавателями он вступил в Общество за отмену рабства, но и в колледже, и в Гейлсберге хватало людей, поддерживавших позицию Южных штатов, и время от времени дебаты становились безобразными.

В основном его никто не трогал. Горожане и студенты привыкли к нему, но для невежд и суеверных он стал загадкой, местной легендой. Ничего не зная ни о глухоте, ни о том, как глухие развивают другие органы чувств, люди пришли к поспешным выводам, что он не различает оттенков звуков. Кое-кто считал, что он обладает некими оккультными силами, потому что, когда он занимался в одиночестве и кто-то тихонько входил в комнату у него за спиной, он всегда оборачивался. Говорили, что у него «глаза на затылке». Многие просто были не в состоянии понять, что он улавливает малейшие вибрации пола от приближающихся шагов, чувствует легкий сквозняк из открытой двери или замечает неожиданное движение воздуха по листу бумаги, который держит в руке. И он был счастлив, что никто из них не станет свидетелем того, как он определяет ноты мелодии, сыгранной на фортепиано.

Он знал, что они иногда говорят о нем как о «странном глухом мальчике».

* * *

Теплым днем в начале мая он шел по городу, любуясь тем, как во дворах распускаются цветы, когда на пересечении Саут-стрит и Седар-стрит железнодорожная платформа, которую тянули четыре лошади, слишком быстро завернула за угол. Хотя он не слышал ни грохота копыт, ни тявканья, он увидел, что маленькое пушистое создание еле успело выскочить из-под передних колес, но угодило под правое заднее колесо, которое протащило собаку почти на полный оборот, прежде чем отбросило ее в сторону. Платформа погромыхала дальше, оставив собаку лежать в пыли улицы. Шаман торопливо подошел к несчастному животному.

Оно оказалось сукой желтой масти с короткими ногами и хвостом с белым кончиком. Шаман предположил, что в ее родословной не обошлось без терьеров. Она корчилась, лежа на спине, а из угла пасти у нее сбегала тонкая красная струйка.

Проходившая мимо пара приблизилась к собаке и в ужасе уставилась на нее.

— Какой позор! — воскликнул мужчина. — Эти погонщики просто с ума посходили. Ведь на ее месте мог бы оказаться кто-то из нас. — Он предостерегающе вытянул руку, увидев, что Шаман собирается опуститься возле нее на колени. — Я бы вам не советовал. Она наверняка укусит вас: ей очень больно.

— Вы знаете, кто ее владелец? — спросил Шаман.

— Нет, — ответила женщина.

— Это просто бездомная псина, и только, — решительно заявил мужчина, и они с женщиной ушли.

Шаман опустился на колени и осторожно приласкал собаку, и животное лизнуло ему руку. Он ощупал все четыре ее конечности и установил, что они, к счастью, целы. После минутных колебаний он снял пиджак и обернул в него собаку. Держа ее на руках, как младенца или связку белья из прачечной, он отнес ее домой. Никто не смотрел в окно и не видел, как он проник со своей ношей на задний двор. На черной лестнице ему тоже никто не встретился. Зайдя в свою комнату, он положил собаку на пол, после чего вынул из нижнего ящика бюро белье и чулки. Из буфета в зале он осмелился похитить кое-какие тряпки, которые миссис Гаммонд держала там для проведения уборки. Из них Шаман сделал в ящике что-то вроде гнезда и положил туда собаку. Когда он осмотрел пиджак, то увидел, что следов крови на нем почти не видно, да и те, что есть, находились на внутренней стороне.

Собака лежала в ящике, тяжело дышала и смотрела на него.

Когда пришло время ужина, Шаман вышел из комнаты. В коридоре он под удивленным взглядом Брука запер дверь на замок: этого никто не делал, если только не выходил из дома.

— Quid vis? — спросил Брук.

— Condo parvam catulam in meo cubiculo.

Брови Брука поползли вверх.

— Ты… — Он больше не доверял своим познаниям в латыни. — Спрятал маленькую суку у себя в комнате?

— Sic est.

— Гм! — недоверчиво буркнул Брук и похлопал Шамана по спине. В столовой, как и всегда по понедельникам, их ждали остатки воскресного жаркого. Под любопытным взглядом Брука Шаман смахнул несколько маленьких кусочков с тарелки себе в карман. Когда миссис Гаммонд вышла в кладовую, чтобы заняться десертом, он взял чашку с недопитым молоком и вышел из-за стола, пока декан был поглощен беседой с библиотекарем о выделении средств на книги.

Мясо собаку совершенно не заинтересовало, да и молоко она лакать не стала. Шаман смочил в молоке пальцы и провел ими по ее языку, словно кормил оставшегося без матери ягненка; таким образом ему удалось немного покормить животное.