Начиналась ловля на «живца»… И за мной сейчас, наверное, ринулись из зарослей небоскребов голодные и зубастые щуки.

Похмельный Женя встретил меня лобовым наболевшим вопросом:

— Когда отмечаем?

— Сегодня, — сказал я. — Но попозже. А сначала помоги мне в одном деле — довези до социальной конторы, надо накропать заявление.

— Тут есть поблизости одна, недалеко от госпиталя, — вступила в разговор Квазиморда. — У меня там знакомая…

— Поможете?

— Но тогда мы уж точно отметим! — подала голос меркантильная Женина падчерица.

— Возражений не услышите, — сказал я.

— А можно, я своего приятеля приглашу? — вопросила брюнетка. — Он солидный человек, дилер по подержаным авто, вам просто необходимо с ним познакомиться. Очень полезная связь!

— Чем больше народа, тем лучше, — ответил я фразой из инструктажа Олега.

В социальной конторе мы провели около получаса: знакомая Квазиморды, напоминавшая ее и по возрасту, и по облику как сестра— близнец, что-то подчеркнула красным фломастером в моем заявлении, пощелкала клавишами компьютера и сказала, что карточку я получу в течение двух недель по указанному мной в прошении Жениному адресу.

Очень довольный, в сопровождении семенящих за мной дам, я проследовал к «кадиллаку», где томился за рулем, изнывая от унылой трезвости и муки абстинентного синдрома, мой прежний домовладелец.

— Что-то шашлычку хочется… — выдохнул он, едва я уселся рядом с ним на сиденье.

— Давай куплю, — сказал я, кивнув на тележку с уличной жратвой, дымившую густым аппетитным паром на углу улицы.

Евгений смерил меня надменным взором. Произнес заветное:

— Я — белый офицер… Уот уи ар токинг ебаут, воще? Извините, что по-английски. Шашлык должен быть также в белой тарелке, тарелка — на белой скатерти…

В зеркальце заднего обзора я увидел вдумчиво кивающих в полнейшем согласии со словами Евгения Квазиморду и ее дочурку.

— Тогда — в ресторан! — изрек я.

И «кадиллак» озарила вспышка радостного халявного восторга.

Правда, Евгений, воспользовавшись ремарочкой из своего репертуара, заверил, что беспокоиться мне не следует, поскольку первый полтинник платит, конечно же, он.

Покуда падчерица Евгения отзванивала из уличного телефона своему кавалеру, являвшему, по-видимому, последний оплот ее надежды на брачный союз, Женя, вконец изморенный алкогольным терзанием, решительно двинулся в ближайший бар, потащив туда и меня.

Я присел у окна, глядя, как Евгений — с заплывшими глазками на опухшем похмельном лице, в затрапезных узких брючках, суетливо, двумя пальчиками берет рюмку вермута у стойки и на цыпочках идет с ней к столику, восхищенно шепча:

— Да тут настоящая поликлиника…

— А как, кстати, обстоит дело с иском? — осведомился я.

— Строительной компании?.. — уточнил Евгений, отставляя в сторону пустую рюмку и блаженно заводя глаза к потолку.

— Да.

— Договорились полюбовно. Двадцать тысяч — и разбежались без суда и следствия…

— Значит, с миллионом обломилось?

— Лучше, — сказал Евгений веско, — получить мало, но наверняка, чем много — и никогда. А чего ты про этот иск вспомнил— то? Я уже все пропил давно…

— Как?!

— Я белый офицер…

— Понятно.

В бар ворвалась взбешенная долгим ожиданием Квазиморда:

— Так мы идем в кабак, или нет?.. ¤ся уже прибыл…

¤ся — торговец подержанными колымагами, индивидуум лет сорока пяти, тучного телосложения, с упруго выпирающим брюшком, козлиными, навыкате, глазками прожженного мазурика, глубоко запавшими тонкими губками, скрытыми в клочковатой бородке, ранее, проживая в доэмигрантской советской действительности, как мне пояснил Женя, имел статус религиозного деятеля, то бишь раввина, однако в условиях жесткой американской конкуренции в тусовку местных служителей культа не попал, выбрав себе стезю автомобильного дилера.

В среде эмигрантов ¤ся именовался, как «Попик». Предваряя мое знакомство со специалистом по перепродаже автотранспортных средств, Женя не без зависти открыл мне секрет главной ¤синой махинации: на закрытых дилерских аукционах тот приобретал по дешевке заезженные машины престижных марок, страховал их по цене, в несколько раз превышающей стоимость по реальному номиналу, а затем имитировал угоны, поджоги и аварии, получая изрядный наварец.

— Ты что-то не в настроении, милый… — участливо обратилась Женина падчерица к своему суженому, погладив его по спутанной бороде.

— А! — отмахнулся тот. — Эти хамы в страховой компании… Представляете, я даю менеджеру документы, он сверяет их с компьютером, ставит резолюцию и бросает их мне в лицо! Подавись, дескать! А я что, виноват в угоне своей машины?.. — закончил он трагически.

— Менеджер посмотрел на компьютер, — прокомментировал Евгений с лукавой ехидцей, — увидел, что за год у тебя угнано двадцать машин… Или больше, а?

— Примерно! — ответил ¤ся с вызовом. — Но это еще не основание…

— Что будете пить? — прервал его официант.

— Мне грамм двести «Смирновской», — ответил ¤ся.

— Мне тоже, — сказал Евгений.

— А мне, чтобы вас лишний раз не отвлекать, — молвила Квазиморда, — принесите уж сразу поллитра, пожалуй…

— Это верный ход! — оживился Евгений. — Билив ми ор нот! Я вношу поправку: аналогично! И — шампанского!

Я посмотрел в окно.

У счетчика парковочного времени стоял человек в кожаной бежевой куртке, из кармана которой торчала свернутая трубочкой газета.

Это был сигнал: меня пасут, и значит, в действие вступает многоступенчатая схема отрыва от «наружки».

— Женя, — спросил я, без аппетита пережевывая качественно приготовленный шашлык по-карски. — Есть вопрос: если мы сегодня как следует погуляем… — Я выжидательно посмотрел на дам. — Вы, надеюсь, не против как следует погулять?

— О чем базар… — произнесла Квазиморда по-русски.

— Так вот. Могу ли я рассчитывать на ночлег у вас?

— Толя, мне смешно слушать о пустяках, — молвил Евгений с укоризной.

— Тогда… — Я поднял рюмку. — Предлагаю тост за вас, своих верных друзей… Билив ми ор нот!

— Не пойдет! — возразил Евгений. — Сначала за тебя, Толя, узаконенного янки! — Гусарским жестом он открыл бутылку с шипучим вином, хлобыстнувшим из горлышка и обильно окропившим дам, принявшихся, ворча, судорожно отряхиваться.

Не обращая внимания на эти пустяки, Женя разлил пенящийся напиток по бокалам, щедро смочив им и скатерть.

К вечеру ресторан до упора заполнился шумными обитателями Брайтон Бич, ожила эстрадка, грянув приблатненными фольклорными мотивчиками, закипело пьяное веселье, и тут к нашему столику подсел какой-то сухощавый лысый тип с беспокойно бегающими глазами и, обратившись к ¤се, неторопливо вкушавшему фаршированную щуку, прямо и твердо произнес: