От Земных ворот по сухой равнине шла узкая дорога, которая проходила потом через ущелье. Двое всадников промчались по дороге вниз к узкой расщелине, пересеченной деревянным мостом, по обе стороны которого стояли охранники. Отсюда начиналась дорога в Трою. Копыта лошадей застучали по мосту, и Халисия посмотрела вниз. От высоты закружилась голова. На другом конце моста она натянула поводья и оглянулась, восхитившись умением и храбростью людей, построивших этот мост. Хотя он был в длину не больше, чем три копья, установить его было нелегким делом. Поперечные балки и соединения вбивали глубоко в скалы. Людям приходилось свешиваться на канатах и рубить камень, чтобы сделать углубления; ее родные братья были как будто созданы для такого рода работы.

Вдали от города Халисия глубоко дышала, наслаждаясь запахом сырой земли и летней травы, ощущением свободы, не стесненной каменными стенами. Начало темнеть, когда Павзаний сказал:

— Нам следует возвращаться через Каприз. Я не хочу скакать по узким дорогам после наступления темноты.

Халисия натянула поводья.

— Каприз?

— Я имел в виду мост, госпожа.

— Почему ты называешь его Капризом? — спросила она. — Он сокращает путь до Трои, экономит день пути для торговцев.

— Это место назвали так задолго до того, как был построен мост. Только такие старики, как я, помнят еще это название. Каприз Парнио. — Павзаний вздохнул. — Молодой всадник поспорил со своим другом, что его лошадь сможет перепрыгнуть расщелину в самом узком ее месте. Он ошибся. Потребовалось два дня, чтобы собрать его разбитое тело. Через несколько дней над тем местом, где он умер, построили мост.

— Ты знал его?

— Да, знал. Тщеславный и опрометчивый мальчик. Но в нем не было зла. Он думал, как и все молодые, что он бессмертен. Если бы он дожил до шестидесяти лет, поседел и потерял бы зубы. Он бы ругался на безрассудных юношей и рассказывал нам, что был другим в свое время.

Он посмотрел на царицу и улыбнулся.

— Как странно, — сказал старик, — что я помню прежние дни так ясно, но не могу вспомнить, что ел сегодня утром на завтрак. Я боюсь, что становлюсь бесполезным, моя царица.

— Чепуха, Павзаний. Я полагаюсь на твою мудрость. Он благодарно улыбнулся.

— А я все больше и больше полагаюсь на молодого Менона. Ты тоже так делай, когда меня не станет.

— Ты любишь мальчика, и это видно, — заметила она. Павзаний усмехнулся.

— Ты не поверишь, царица, но он похож на меня в молодости. Он хороший парень. Но постоянно в долгах. Менон любит азартные игры. Это было и моим проклятием когда-то.

— Он будет честен со мной, как и ты? Лицо Павзания стало суровым.

— Я не всегда так честен, как мне бы хотелось. Это беспокоит меня последнее время. Теперь мы одни, никто не сможет нас услышать. Поэтому, если можно, я выскажу свое мнение.

— Я надеюсь, что ты так будешь поступать и впредь, — сказала ему Халисия.

— Это не касается военных дел.

— Говори.

— Ты беспокоишься о диких лошадях, пытаешься понять их боль и гнев. Когда ты гладишь его, животное успокаивается, потому что оно чувствует симпатию к себе. Но есть другая маленькая лошадь, лишенная любви, которая хочет, чтобы ее любили и гладили. И на нее ты не обращаешь внимания. В ней поднялся гнев.

— Тебе первому из всех мужчин следовало бы понять мое отношение к нему. Отец ребенка был злым человеком, который убил моего сына и посеял свое злое семя помимо моей воли.

— Да, это так, — согласился Павзаний. — И Геликаон прибил его к воротам крепости, чтобы он умирал ужасной смертью. Но мальчик — это не его отец. Он сын Халисии, смелой и благородной царицы, верной и сострадательной. В нем течет ее кровь и живет ее душа.

Халисия подняла руки.

— Больше не говори об этом. Ты был совершенно прав, что держал это при себе. Поступай так и в будущем.

Развернув своего мерина, она поскакала обратно к крепости.

Андромаха проснулась и лежала неподвижно, пытаясь вспомнить ускользающий сон. Каллиопа была с ней, и Лаодика. Они втроем плыли вместе на огромном белом корабле. На нем не было ни весел, ни парусов, ни команды моряков, но судно скользило по воде по направлению к далекому острову, купаясь в золотых лучах восходящего солнца. Андромаха была счастлива рядом с друзьями, ее сердце было свободно. В этот момент она не помнила о том, что случилось с этими женщинами.

Затем к ним присоединилась четвертая фигура — молодая темноволосая женщина невероятной красоты. В ее холодном взгляде было что-то знакомое, но Андромаха сначала не узнала ее.

— И ты здесь, — сказала женщина Андромахе. — Плывешь с теми, которых убили. Теперь все они стояли очень спокойно и смотрели на нее. На светлом хитоне Лаодики начали проступать красные пятна, а в груди Каллиопы появилась стрела с черным оперением. Молодая темноволосая женщина молчала. Но ее кожа начала стареть и натягиваться на лице, и Андромаха увидела, что это царица Гекуба.

— Ты заслужила смерть, — сказала девушка.

— Что я сделала плохого, Андромаха? Разве Одиссей не оказался страшным врагом?

Андромаха проснулась на кушетке на восточной террасе, выходившей на конюшни. До ее ушей доносилось тихое ржание лошадей и стук копыт, которые смешивались с отдаленными криками и бранью. Сон цеплялся за нее своими скользкими пальцами, наполняя чувством вины и печали.

Рядом с ее кушеткой в кресле сидела служанка Экса и трудилась над куском вышитого льна, глядя на мелкие стежки и щурясь время от времени.

— Ты проснулась, госпожа. Могу я что-нибудь принести тебе?»

Андромаха покачала головой и снова закрыла глаза. Она задумалась над тем, существует ли способ избавиться от этого чувства вины. «Я не могла спасти Лаодику; рана была слишком глубокой». Но затем у нее перед глазами появилось лицо Каллиопы, и ее сердце заныло. Когда она увидела, что убийца натягивает тетиву лука, то подумала, что стрела предназначается ей, и бросилась на землю. Если бы только она предупредила Каллиопу, подруга могла бы спастись от быстрой стрелы.

Открыв глаза, Андромаха села и глубоко вздохнула. Чувство вины не покидало ее. И не только из-за смерти друзей. Казалось, что этот плащ подходил для любого случая. Она чувствовала вину даже за каждую радость. Несмотря на войну, страх и лишения, которые она принесла с собой в Трою, несмотря на то что двое ее любимых мужчин были далеко и сражались, несмотря на то что ее семья в Фивах находилась в опасности, несмотря на все это, девушка чувствовала себя счастливей, чем когда-либо в жизни.

Причина ее счастья спала в комнате позади нее. Андромаха знала, что Астианакс лежит на спине, раскинув в стороны руки и ноги, слово морская звезда, которую они однажды нашли вместе на берегу. Они принесли ее домой в воде, она умерла, и ребенок забыл о ней, но Андромаха спрятала звезду в коробку с забытыми украшениями и доставала время от времени как напоминание об этом счастливом дне и радости ребенка от находки маленького морского создания.