Ричард Флейшер нянчил свой стакан, медленно помешивая в нем пальцем.

— Верно, Дик. Надо было дать анонс: «„Доктор Дулитл“ — история человека, любящего животных».

— Точно. — Занек передал стакан Линде Харрисон и попросил его наполнить. — В следующий раз, например в Сан-Франциско, дадим нормальную рекламу, никаких загадочных приманок.

— Я бы заинтересовался, если б пришел в кино, не зная, о чем фильм, и увидел бы человека верхом на жирафе, — покачал головой Флейшер, рассматривая палец.

— Все же просмотр дал плоды, — вступил в разговор Джонас Розенфилд, вице-президент студии по рекламе, прилетевший на просмотр из Нью-Йорка. — Мы теперь знаем, что надо сделать, чтобы добиться успеха, которого, как мы понимаем, фильм заслуживает.

— Для этого просмотры и устраивают, — сказал Оуэн Маклин.

— Совершенно верно, — поддакнул Стэн Хок. — Для этого мы и прибыли в Миннеаполис. И поняли, что теперь надо делать.

Тут подоспели официанты и принялись раскладывать ужин. Студийцы заказали телефонный разговор с Францией, решив позвонить Харрисону. Тот снимался там в очередной картине студии, «Блоха в ее ухе». Потом позвонили в Нью-Йорк, Дэррил Занек. Когда соединили с Нью-Йорком, Ричард Занек и Дэвид Браун вышли в спальню и закрыли за собой дверь. Остальные занялись едой. Джейкобс все возился с анкетами.

— Ни одного ребенка. Вообще никого моложе тридцати.

— Дети оценят картину, — уверенно сказал Гарри Соколов.

А в уголке Оуэн Маклин присел на диван рядом с Дэвидом Рейфелом, вице-президентом студии по зарубежным продажам.

— Что скажешь, Дэвид?

Рейфел, солидный мужчина среднего возраста, вытер губы.

— Картина требует особого внимания, чтобы принести успех, — произнес он с легким иностранным акцентом. — А успеха она заслуживает. Нельзя забывать о стариках. Ведь детей приведут дедушки и бабушки. Вспомните «Звуки музыки».

— Есть люди, которые «Звуки музыки» смотрели по сто раз, — сказал Маклин.

— Вот именно. Вот именно. Об этом я и говорю.

Народ начал расходиться. Был уже второй час ночи, а некоторые отбывали в Лос-Анджелес в шесть тридцать утра. В дверях Тед Эшли тряс руку Джейкобсу.

— Ты сделал себе картину, Артур. Она вся на экране.

— Она пойдет, — убежденно сказал Джейкобс. — Там подрежем, тут подправим…

— Все будет отлично, Артур, — заявил Розенфилд, похлопав Джейкобса по плечу. — Мы все в этом уверены.

«Вилла» Занека опустела в половине второго. В четыре он вызвонил Гарри Соколова и велел ему собрать Хока, Маклина и Дэвида Брауна. Без четверти пять они собрались в номере Занека и прошлись по фильму. Сидели до шести и решили эксперимента ради выкинуть пролог. И обдумать, что можно вырезать из музыкальных номеров. Артур Джейкобс на встрече не присутствовал.

Джон Сак интересовался мыслями и ощущениями солдат роты М во время определенных событий, использовав затем полученные сведения при описании этих событий, иногда в форме внутренних монологов. Юристы «Эсквайра», в котором впервые появилась «Рота М», сначала воспротивились публикации, опасаясь исков со стороны военнослужащих на основании несанкционированного вторжения в их личную жизнь. Сак добился опубликования, получив письменное согласие от каждого из упоминаемых персонажей. Это обстоятельство иллюстрирует не только его упорство, но и дотошность и аккуратность, так как участники описываемых событий оказались разбросанными по всей территории США, а некоторые еще находились во Вьетнаме. Однако каждый из них получил от Сака рукопись и каждый подтвердил свое согласие на публикацию.

Т.В.

В четверг Вильямс, благодушный наблюдатель-перископист, можно сказать, обессмертил свое имя. Он вживую наблюдал коммуниста в натуральную величину — и в его сверхнатуральной храбрости. Такого еще ни с кем не случалось ни в роте М, ни во всем батальоне за все время операции. Этот конкретный коммунист следил за Вильямсом из куста, с расстояния не больше длины стола для пинг-понга. Наблюдал вдоль серого винтовочного ствола. «Хо…» — озадаченно начал Вильямс свой рассказ об этих событиях. Но давайте по порядку.

В четверг славный взвод Демирджяна расположился на отдых. Рота Вильямса и рота Мортона пробирались сквозь шервудскую тьму вьетнамских джунглей, сопровождаемые укусами и уколами всяческой летучей и ползучей дряни. Перед ними была поставлена задача уничтожить источник боевой мощи Чарли[140]: коммунистические припасы риса. Выходя черепашьим шагом к очередному складу — две-три тонны коричневатых гранул, — они взрывали или сжигали его содержимое и следовали дальше. Подразумеваемый смысл акции: ликвидировать запасы, на которых батальон Чарли может жить неделю. Юркий маленький солдат-вьетнамец следовал с ними и санкционировал каждый из этих взрывов или поджогов, убедившись сначала каким-то мистическим образом, что рис действительно коммунистический. Один раз, прорубившись сквозь кустарник, рота Вильямса обнаружила запас какой-то карамели, наподобие той, что варят из кленового сиропа в Вермонте, в кусках, по форме и размеру напоминающей хозяйственное мыло. Карамель хранилась в пещере и гореть не желала. Один изобретательный сержант начал швырять карамель муравьям — противным, кусачим красным муравьям — но нет, слишком долгая история. Ручные гранаты? Теперь получилась карамель с сырными дырками. Рвотный газ? Тоже нет: Женевская конвенция о неприменении… В конце концов сержант вызвал по радио саперов, и они разнесли кондитерский бункер тротилом. Бигалоу, поскольку он выступал в качестве пресс-агента обрадовался было теме, однако сержант из отдела по связям с общественностью охладил его пыл.

— Цензура не пропустит, — сообщил он и объяснил: — Вряд ли такая информация воодушевит вьетнамских крестьян.

Продираться сквозь эти джунгли даже с помощью мачете — все равно что рыться в большом чердачном шкафу воскресным утром. Старые влажные халаты хлопают по физиономии, ржавые вешалки цепляются за волосы, под ногами шуршат картонные коробки. Только в этом диком лесу, в отличие от чердака, есть еще снайперы, стреляющие в людей. Шелест листьев, щелк! — и все. Но гораздо сильнее снайперов солдатам рот Вильямса и Мортона досаждали муравьи! Мелкие красные муравьи, не видавшие сочных, сытных белых людей уже четверть века… да, пожалуй, и вообще никогда их не видавшие, потому что французы в такую глушь не забирались. Еще один! И Мортон расплющивал, скатывал в шарик мелкую нечисть, упавшую на шею, скользкими от пота пальцами, мгновенно умерщвляя ее. Другая рука в это время сжимала винтовку. Мортон чувствовал уколы совести: он ведь баптист и уверен, что Господь создал всякую тварь, руководствуясь каким-то высшим смыслом, а стало быть, и муравьи тоже на что-то нужны. Может быть, доктора откроют в них какую-нибудь целебную субстанцию, средство против рака, например… Оправдывал он свою беспрерывную бойню лишь тем, что их все равно так много… Мортон мог бы упрекнуть юного Руссо, отчаянного сорвиголову шестнадцати лет, который клялся, что ежели попадет однажды в кишащие паразитами леса (ну-ну, парень наверняка моментально отключился бы от духоты), то будет бить их беспощадно, выкрикивая «Сдохни!» каждой своей жертве и смеясь при этом мефистофельским смехом. Мортон заметил бы ему с отеческой улыбкой, что всех божьих тварей, в том числе и муравьев, следует убивать с любовью.