сопровождении добровольцев отправился на газике в старый лагерь. Часа через два банная команда, перебрасываясь веселыми шутками, уже трудилась на полный ход. Установила агрегат, заправила бензином АПЛ, натаскала снежных брикетов из соседнего сугроба. Вскоре в бочке забулькала закипая вода, и первые счастливцы, орудуя мочалками, довольно отфыркиваясь, уже оттирали многомесячную грязь. Впрочем, это радостное событие было несколько омрачено неприятным происшествием. В АПЛ кончился бензин, и Курко, залив в бачок горючее, принялся качать поршнем. Но второпях он забыл прочистить капсюль. Неожиданно пламя пыхнуло и опалило ему руки. Костя примчался ко мне на камбуз, ругаясь на чем свет стоит. Руки у него покраснели и покрылись волдырями. Обработав ожоги по всем правилам, я обмотал ему обе кисти бинтами. Взглянув на толстые повязки, украсившие его руки, Миляев заметил, что нет худа без добра и теперь Курко может обойтись без перчаток.

К сожалению, это происшествие было не первым. Пару дней назад Саша Дмитриев, прибирая в гидрологической палатке, неосторожно повернулся и опрокинул горящую паяльную лампу. Пламя лизнуло просохший полог, и он вспыхнул как спичка. К счастью, Дмитриев не растерялся и, зачерпнув ведром воду из лунки, выплеснул ее на пламя. Пожар удалось погасить, но в пологе образовалась огромная дыра. Макар Макарыч, очищая палаточный тент от наледи, полоснул ножом по руке, да так, что кровь брызнула фонтаном. Я с трудом остановил кровотечение, наложив тугую повязку. К счастью, сухожилия остались в целости и сохранности.

Я тоже умудрился подпалить полу своей француженки, а Яковлев едва не лишился меховой шапки, упавшей на горящую газовую плитку.

Все эти события крайне настораживали. Это были не просто случайности. Видимо, дали себя знать накопившееся утомление и постоянное нервное напряжение. В результате ослабло внимание, появилась рассеянность. Мы утратили осторожность, стали пренебрегать правилами безопасности. Все это могло привести к самым непредсказуемым и роковым последствиям.

27 марта.

Сегодня гляциологи отправились добивать "кабана". После трех дней утомительной работы, спустив семь потов, им удалось выдолбить шурф глубиной 115 сантиметров. Теперь предстоял заключительный этап. Вооружившись пешнями, пилой, связкой веревок, прихватив с собой нарты, они вместе с добровольными помощниками навалились на "кабана". Распахнув куртки и поплевав на рукавицы, Яковлев с Петровым взялись за ручки пилы. Джик-джик, джик-джик - визжала пила. С лица ледопилов стекали струйки пота. Они тихонько чертыхались, но решили довести дело до конца.

В расстегнутых куртках, с разлохмаченными бородами, они мне напомнили детскую игрушку - двух маленьких медведей на деревянных планках. Подергаешь планки, и каждый из них тянет пилу на себя. Только через четыре часа утомительной работы им удалось наконец отхватить внушительный ломоть льда шириной 70, длиной 60 сантиметров, толщиной метр с небольшим. Усталые, но довольные, они бережно погрузили свой охотничий трофей на нарты и, увязав веревками, поволокли его в лагерь, прямо к палатке, выпрошенной у Сомова для гляциологических исследований. Их встретило веселое тиканье двух дисковых гальванометров, непрерывно записывающих суммарную солнечную радиацию и радиационный баланс. Здесь же стоял мощный пресс для изучения физико-механических свойств льда. Гурий с Ваней полны энтузиазма и разделывают "кабана" по всем правилам. К сожалению, их кабан - единственное "мясо", которым можно воспользоваться, ибо оленья ляжка, пошедшая на приготовление вчерашнего борща, оказалась последней. Придется переходить на мясные консервы. Но их у нас предостаточно. Я невольно вспомнил старую байку. К вождю индейского племени пришли охотники.

-  О вождь, - сказали они, - есть две новости: одна плохая, другая хорошая.

-  Начните с плохой, - сказал вождь.

-  Вчера убили последнего бизона. Осталось одно бизонье говно.

-  А хорошая? - спросил вождь.

-  Говна навалом.

Но еще одна новость, сообщенная мне Яковлевым, оказалась действительно хорошей. Возвратившись с "охоты на кабана", он зашел на камбуз и, заглянув в бак, в котором на дне плескалось немного воды - все, во что превратилась целая гора снега, сказал укоризненно:

-  И чего это ты, док, со снегом мучаешься, когда у тебя под боком опресненного льда навалом? Идем покажу, - сказал Яковлев. Он отвел меня метров за тридцать от палатки и ткнул пальцем в ледяной бугор, нежно голубевший в лучах солнца.

-  Вот это и есть старый лед, - пояснил он, - в нем соли кот наплакал, не то что в молодом.

-  Это почему ж?

-  Да все очень просто. При повышении температуры льда увеличивается объем включенного в него рассола и ячейки постепенно удлиняются, превращаясь в сквозные каналы, по которым рассол проникает между ледяными кристаллами, опускаясь все ниже и ниже. Этот процесс, особенно интенсивный в летние месяцы, ведет к непрерывному опреснению верхних слоев льда, которое распространяется на всю его глубину. Чем лед старее, тем меньше в нем содержится солей. И в зимнее время этот процесс не прекращается, вследствие разности температур верхней и нижней поверхностей льда. Старый, опресненный лед легко узнать по своеобразной голубой окраске, блеску и сглаженным очертаниям. Вот он как раз перед тобой. Видимо, эта глыба пролежала здесь не один год.

Воспользовавшись советом Гурия, я принес бак, набил его до краев кусками льда и, погрузив на нарты, потащил на камбуз. И действительно, через некоторое время бак оказался почти до краев наполненным совершенно пресной водой. Ай да Гурий!

1 апреля.

Ровно год назад над этой льдиной взвился красный флаг нашей станции. Вроде бы срок невелик. Но здесь иной масштаб времени. Оно словно замедлило свой бег. Минуты превратились в часы, часы стали неделями, недели месяцами. Мы садимся вокруг стола, сосредоточенные и немного взволнованные. Михмих, гладко выбритый, в своей потертой коричневой кожаной куртке поверх черной суконной тужурки, говорит:

- Дорогие друзья! Сегодня нашей дрейфующей станции исполняется год. В масштабах человеческой истории срок этот совсем небольшой. Но, наверное, для всех нас этот год равен целой жизни. Правда, жизни трудной, напряженной, заполненной непрестанным трудом, отягощенный бременем ответственности, но такой яркой и полнокровной. Сегодня, как это принято на Большой земле, мы попробуем подвести некоторые итоги нашего дрейфа. За двенадцать месяцев станция прошла по прямой всего около шестисот пятидесяти километров, но зато ее извилистый путь среди льдов составил более двух тысяч шестисот километров. А теперь разрешите, я начну с работы нашего гидрологического отряда. Нам удалось сделать около трехсот замеров глубины, которые позволили детализировать рельеф дна в малоизученном районе Полюса относительной недоступности и определить границы материкового склона в обследованных точках. Думаю, что они помогут нашим коллегам при составлении новой батиметрической карты Ледовитого океана. Пробы грунта с океанического дна