Костер посреди спартанского лагеря – такой же, как и многие другие. Рядом простое одеяло, сейчас в скатке. И не скажешь, что это… место, что ли, не знаю, как и назвать… место, где отдыхает вождь, стратег, как его называли багряные.

Вот и еще одна перемена в нашем сознании. Все были настороже, но бледные лица темных не вызывали желания убивать налево и направо. Опять же отвлекусь. Кто-то из новопосвященных высших освоил магические трюки, кто-то чутье на опасность, кто-то, особо избранные, почти достиг скорости движений и силы ударов, которые дает только Марс, но вот искусство не развоплощать, а убивать – освоили все поголовно. Деталями я не владею и не хочу владеть. Я шпион, да, но никак не убийца. Хоть Руи не раз склонял меня постигнуть это мастерство, не хочу. Хансер – тот вообще не понимал, как у него это получается. Словом, Смерть – загадочная дама.

Из нас только Бьярни продолжал хмуриться и зыркать волком. Он не задавал себе вопроса: «Как Хансеру удалось так мастерски использовать темных для спасения своего отряда?» А это был действительно вопрос. Сложные логические построения – это как раз мое. И я, единственный из отряда, видел, что логикой здесь если и пахло, то чуть-чуть. Остальное было из области интуиции, обостренного чутья, что-то сродни «инстинкту убийцы». Другой инстинкт, тоже вложенный Плутоном, или нечто новое? А Бьярни мучил другой вопрос: «Почему Леонид все еще не разрублен на две аккуратные половинки?»

И Леонид то и дело бросал взгляд на Бьярни. Но какой-то изучающий и даже в чем-то теплый. Словно друга встретил или какую тень друга. Это была загадка, а загадки на всех без исключения меркурианцев действуют как красная тряпка на быка.

– Ты знал отца Бьярни? – осторожно прощупал я почву, когда мы присели у костра в ожидании, пока изжарится мясо. Хансер задержался – отдавал какие-то приказы нашим воинам.

– Вместе учились, – ответил спартанец.

– Ты работаешь щитом в том же стиле, что и Бьярни.

– Много в этом понимает живущий в тенях! – насмешливо фыркнул он.

– Я де Касталенде, не забывай. К тому же очень наблюдательный. Я видел, как это делают другие, и уж что-что, а стиль могу выделить.

– Ты прав, маркиз. Это Снорри меня научил.

– Ложь! – вскинулся Бьярни.

– Выбирай слова, светлый. Я не хочу тебя убивать, но есть грань, за которую переступать и тебе не позволено.

– Успокойся, Бьярни. – Хансер подошел и сел между нашим бешеным топороносцем и спартанцем. – Он не лжет и вообще не оскверняет себя ложью. И драки здесь не будет.

Бьярни что-то проворчал в ответ малоразборчивое, но, несомненно, матерное.

– Мы были друзьями, – примирительно сказал Леонид.

– Мой отец не стал бы дружить с темным, – буркнул Бьярни, еле сдерживаясь.

– Тогда позвольте представиться: урожденный Марк Вителлий Север, Бордовый домен.

– То-то, я смотрю, кожа у тебя бледная, но не серая.

– Предатель, – проворчал Бьярни.

– А Лин-Ке-Тор? – усмехнувшись, спросил спартанец.

– Лин-Ке-Тор прозрел, это другое.

– Совсем другое. Может, Северный домен не заразился общей гнилью, но я, честно признаться, предпочитаю честный бой закулисным интригам. Темные домены – это свобода. Причем полная. Ты можешь себе позволить ровно столько, на сколько хватит сил. Ты прав во всем, что можешь отстоять своим мечом, или магией, или другими способностями.

– Короче, кто сильнее – тот и прав, – медовым голоском проворковала Аркадия.

– Да.

– А если Хансер сейчас встанет и зарубит тебя – он будет прав?

– Он так не сделает.

– Он – нет, а тебе не кажется, что такая философия воспитывает… сволочей, мягко говоря?

– Есть и такие. Но они не свободны. Рабы своих страстей. Истинно свободный человек спокойно может себя ограничить в чем угодно. Я же не пошел в ближайшую деревню местных низших, чтобы перебить мужчин и изнасиловать женщин.

– А хочешь?

– Нет. – Спартанец словно бы не заметил подковырки. – В этом нет ни чести, ни доблести, ни славы. Да и удовольствие сомнительное. А что бы с тобой сделали твои светлые, если бы ты взяла под покровительство меня?

– Я бы не взяла.

– Даже после того, как я вас спас?

– Мы тоже тебе помогли.

– И все же.

– Ну, не знаю.

– Я знаю. Убили бы. Ибо непринципиально, кто ты и что для них сделал. Темный может позволить себе защищать вас, не глядя на сторону Луны. Это – моя свобода. Мы не должны скрепя сердце делать то, что нам противно. Известна мне ваша философия, но светлая она только по названию. А те, кто становится на пути подлости… Вспомните Лин-Ке-Тора, раз на то пошло.

Сказать нам было нечего. А он продолжал уже другим голосом:

– Я встретил Снорри, моего друга, уже здесь, на Луне. И он узнал меня. Драться нам не хотелось – как-никак, мы слишком хорошо знали друг друга. Я был в сопровождении двух сотен воинов, он – один. И он все же пошел на меня. Потому что так надо, а не потому что этого хотел или считал правильным. Древняя, замшелая вражда. Наследие давно истлевших предков. Мы дрались. Сначала беззлобно, словно бы и не в полную силу. А потом Снорри распалился. Я все еще не хотел его убивать, мне удалось нанести удар под колено – кажется, сухожилия перерезал.

– Отец до сих пор хромает, – подтвердил Бьярни.

– Это его не остановило. Он лишь окончательно рассвирепел. И я понял, что он сильнее меня. Его топор снес мне верхний край щита, проломил шлем и вошел в кость черепа. Выжил я только благодаря тому, что я высший.

– Странно, что отец тебя не добил, – заметил Бьярни.

– В тот день мой приказ был нарушен в первый и последний раз. Мои низшие подняли его на копья. Он перебил половину, но нога дала себя знать. Снорри утратил подвижность, его обступили со всех сторон, и… это было его первое и последнее развоплощение.

– А те люди? – спросила Аркадия.

– Я их всех повесил.

– Потому что хватило силы отстоять это свое право? – язвительно поинтересовалась она.

– Потому что был дураком, – проворчал спартанец.

– Разве? – тем же тоном переспросила Аркадия. – Ты же всегда прав.

– Хватит. – Руи обнял ее за плечи и привлек к себе. – Не надо бить в открытую рану.

– Нет, она права, спрашивая это. Многие так думают. Но если ты не признаешь своих ошибок, ты становишься их рабом. Только по-настоящему свободный человек может как ограничить себя в чем-то, так и признать ошибки. А своему отцу, Бьярни, передай, что я признаю его победу в том поединке, и если он чем-то недоволен, готов принять вызов, но голову под топор покорно не подставлю.

– Да ладно… – Я видел, как Бьярни засмущался. – Отец, наверно, и сам уже обо всем жалеет.