— Правда?

Лайонел опустил ее на землю, испытывающе всматриваясь в лицо.

— Сегодня ночью, идет?

Девушка опустила глаза, но он приказал:

— Смотри на меня.

— Сегодня, — подтвердила она. И, видя, что ему этого показалось недостаточно, добавила: — Хоть сейчас!

— Не такой я изверг, как ты думаешь, — усмехнулся молодой человек. — Попрощайся с семьей!

Катя ничего не сказала, лишь кивнула. Она знала — он пытается посеять в ней сомнения, но также знала, что не откажется от него даже за все сокровища и блага человеческого мира.

В машине они разговаривали мало, из колонок лились тяжелые, заупокойные звуки четырнадцати частей «Реквиема» Моцарта. Лайонел рассеянно смотрел на дорогу, скучающе перелистывал кнопками пульта мелодии в магнитоле и вполголоса переводил с латыни наиболее интересные моменты:

День гнева, тот день

Превратит мир в пепел,

По свидетельству Давида и Сивиллы.

Сколь великий ужас настанет,

Когда придет Судия,

Который сурово всё рассудит[13].

Откроется книга,

Содержащая в себе всё,

По чему судим будет мир.

И вот, когда Судия воссядет,

Все тайное станет явным,

Ничто не останется безнаказанным[14].

…Освободи души всех верных усопших

От мук ада и бездонного озера.

Освободи их от пасти льва,

Дабы не поглотил их тартар,

И не пропали они во мгле…[15]

Девушку угнетал тихий холодный голос ее переводчика на фоне мужского и женского хора, однако говорить об этом она не собиралась. Ей бы следовало лучше подумать, что скажет родителям, только в голову, как назло, ничего не приходило.

«Мама, папа, гуд-бай, я решила умереть»? Не очень-то душевно.

Машина затормозила возле подъезда. Катя думала — Лайонел сразу уедет, но он поднялся с ней на этаж и предупредил:

— Я пришлю в восемь за твоими вещами машину.

Девушка нажала на кнопку звонка, и Лайонел отступил.

— Кто там? — послышался мамин голос.

— Я, — отозвалась Катя.

— Ну наконец-то, — заворчала Валентина Васильевна из-за двери, гремя связкой ключей. — Шатаешься где-то, а мне за майонезом нужно тебя послать! Совсем совести нет!

Катя посмотрела через плечо и с удивлением заметила, что Лайонел все еще не ушел.

— Вот как, — негромко произнес он, — родители, значит, не аргумент…

Дверь распахнулась со словами:

— Оливковый, две банки. — Валентина Васильевна протянула через порог пакет и деньги, но, увидев за спиной дочери молодого человека, испуганно вздрогнула. — Ты не одна…

Катя ощутила толчок в спину и, повинуясь, вошла в прихожую. Лайонел проследовал за ней и, обаятельно улыбнувшись, представился.

Мать неловко спрятала за спину пакет с деньгами, пробормотав:

— Катя нам не рассказывала…

— Наверно, не хотела волновать заранее, — предположил Лайонел и пояснил: — У меня дом в Англии, сегодня мы уезжаем.

Валентина Васильевна только открыла рот, но молодой человек не дал ей ничего сказать:

— Мой отец ректор университета, обучение Катя закончит в Англии. Ваша дочь будет вам писать письма и звонить.

— Катя, как же так?… — только и смогла выдавить мама.

— Я уже забрала документы из колледжа, — призналась девушка. Вряд ли она смогла бы придумать более удачное объяснение своего исчезновения, чем отъезд в другую страну.

— Катя?… — снова вопросительно повторила мама.

Девушка вздохнула, а Лайонел тоном, не терпящим возражений, заявил:

— Годом раньше, годом позже — дети уходят.

Валентина Васильевна растерянно переводила

взгляд с дочери на молодого человека. Потом нерешительно произнесла:

— У Кати есть своя квартира, в соседнем доме.

Лайонел не шелохнулся, но его ресницы пренебрежительно дрогнули.

— Ваша дочь ни в чем не будет нуждаться. — Он наклонился, чмокнул девушку в висок, затем протянул ее матери руку и, легко сжав кисть, промурлыкал: — Был счастлив с вами познакомиться. — И прежде чем выйти за порог, напомнил: — Машина прибудет в восемь.

Катя едва сдержала нервный смех, вспомнив, как сама себя впервые чувствовала под взглядом ледяных глаз. Спорить, возражать — это было последним, чего хотелось. Как видно, на мать холодный душ из слов и взглядов подействовал не иначе.

Девушка закрыла дверь, сняла верхнюю одежду, а когда уже пошла в свою комнату, Валентина Васильевна обрела наконец дар речи. И первое, что она сказала, следуя за дочерью:

— Он такой строгий!

— Вовсе нет, — улыбнулась Катя, задумчиво оглядывая свою комнату на предмет вещей, которые собиралась взять с собой.

Мама привалилась к стене и долго молчала, а потом сказала:

— Кать, Англия ведь очень далеко.

В ее голосе не слышалось привычных сердито-возмущенных ноток — лишь смирение и горечь.

— Не очень, мам, — ответила девушка. Она испытывала облегчение, что Лайонел вместо нее расставил все точки над i. Ведь шанс быть услышанной родителями, в очередной раз мямля невразумительные оправдания, равнялся нулю. Никто бы даже слушать не стал. А теперь — главное уже сказано, услышано и принято, осталось лишь дернуть за веревку, чтобы опустить тяжелый занавес.

С работы пришел отец, мать долго разговаривала с ним на кухне, потом они вместе пришли в комнату. Катя врала, придумывая на ходу, родители изумлялись, задавали вопросы, за ними еще и еще… Ложь давалась легко, потому что кошмарную правду родители необычных детей принимали как должное только в американских комедиях. В жизни для нее места не существовало.

Необходимых и любимых вещей собралось не так уж много. Машина прибыла к подъезду ровно в восемь.

Уже сидя на заднем сиденье «Хаммера», Катя вспоминала неловкость отца, на прощание поцеловавшего ее в щеку. Мать плакала, просила писать и звонить чаще.

Расставание с прошлым далось труднее, чем девушке представлялось. Выбирая особенное будущее, в которое можно пронести лишь любимые вещи, но не позвать с собой дорогих людей, она не переворачивала страницу в своей книги жизни, а закрывала саму книгу. И несмотря на неприятное чувство утраты, осадком цинка осевшего в сердце, делала это с радостью.