в ней. Они стояли друг против друга, как два врага, а расстояние между ними превратилось в поле боя, – скажи, почему кровать в той спальне не заправлена?

– Я спал там днем, – лениво дернул он плечами, – а что?

Кэт с отвращением отвернулась и направилась к входной двери, не ответив ему. В след ей полетел короткий смешок.

Собственное отражение в зеркальных стенах лифта, когда она ехала вниз, не понравилось Кэт. Не понравились скользкие взгляды портье и лифтера внизу в фойе. Поймав такси и усевшись на заднее сиденье, она посмотрела наверх на окна квартиры Джерри. Запах, который она учуяла в спальне, не желал отвязываться. Неожиданно для себя самой девушка расплакалась.

Несколько дней она прожила, постоянно ощущая где-то вблизи эту приторную парфюмерную вонь. Вскоре в галерее случилось происшествие, которое расставило все по своим местам. Мимо нее, стоявшей в фойе галереи, вихрем пронеслась Мэри, возвращавшаяся с обеденного перерыва. На ходу, атташе, бормоча, вытянула банкноту из выреза блузки. Кэт повернулась ей вслед, чуть не упала. Ее обдало волной знакомой вони. Так приторно-слащаво пахли духи Мэри Карлтон.

Глава 19.

Шотландия, XIX век.

Анна вернулась назад через двадцать минут. Катриона лежала в той же позе, в которой мать ее оставила. Анна наклонилась над ней – девушка беззвучно дышала. Она протянула пальцы к высокому лбу дочери, но задержала руку, не дотронулась, отошла.

– Надо затопить очаг, иначе к утру замерзнем, – напомнила она себе полушепотом.

У камина была солидная горка дров, у решетки валялось огниво. Анна выгребла из топки золу, развела огонь. Сбегала на улицу к тачке, прихватила горсть свечей. Зажгла их и расставила на поверхности стола. Снова вышла, в чугунный чан набрала из колодца воды, который хоть и был разрушен, но не пересох. Повесила чан над огнем. Вытерла руки о передник. Катриона во сне заметалась, застонала, но скоро успокоилась. Анна посмотрела на дочь.

– Здесь должна быть люлька, – ей понравилось говорить с самой собой. Собственный голос ее ободрял.

В углу был свален старый хлам. Анна взяла свечу, стала рыться в куче, среди всякой всячины отыскала деревянную игрушечную лошадку, большой черпак, который сгодился бы в готовке. Детская кроватка с высокими бортиками была там же. Анна выволокла ее на середину комнаты. Немного грязная, но справная, не сломанная. Нужно только отмыть и она послужит новорожденному. Внутри кроватки среди засушенных листьев и цветов лежала тряпичная кукла. Анна взяла ее в руки, долго смотрела на нее. Затем подошла к очагу и бросила куклу в огонь. Маленькая фигурка, наряженная в платьишко из лоскутков, вспыхнула.

– Мама, – донеслось от кровати.

Анна, вздрогнув, посмотрела туда. На нее глядели из темноты блестящие глаза, в которых стояло горе.

– Мама, где он? – надрывно спросила Катриона, силясь сесть.

– Деточка, – осмысленный, тон, которым заговорила дочь, напугал Анну хуже самых жутких ее воплей. – Милая моя, опять ты за свое. Он придет, я тебе обещаю. Он придет.

– Когда? – Катриона жалобно раскрыла свои огромные, печальные глаза. Сознание вернулось к ней. – Я жду, мама, жду, жду. Когда придет мой? Скажи ему, мне больно. Мне тут больно. Жжет, мама.

Она хотела указать на грудь, но не смогла – рука была привязана.

– Почему больно, мама?

Анна в два шага оказалась у кровати.

– Это любовь, дочка. Тебе больно потому, что ты любишь.

– Люблю?..

– Любишь. Заболела им, своим Бойсом. Поедает тебя любовь, как недуг. Ну, разве ты сумасшедшая, если любишь всем своим существом?

– Люблю…

Анна, плача, упала к ней на грудь, затряслась от рыданий. Катриона притихла, будто хотела, чтобы мать выплакалась.

– Больно, – услыхала Анна, немного успокоившись. Поднялась, утирая нос. Искусанные губы дочери мелко дрожали. – Больно.

Она открыла рот, чтобы кричать, но не издала ни звука. Ее выгнула жестокая судорога. Анна вскочила, отпрыгнула от кровати, которую Катриона уже начала раскачивать. Рассудок дочери вновь погрузился во мрак.

– Больно! – Кричала безумная, – Больно! Больно! Бойс! Бойс! Ляг сюда, Катриона, поцелуй меня! Стань моей! Бойс!..Там цветы, я сплету тебе венок, Тристан! Жарко… Жжет, мама… Беги домой…Домой!!! Не пускайте его!!!

Мать попятилась, упала на один из пеньков у камина. Пламя бушевало, лизало черные бока котла, дышало на Анну жаром преисподней.

«Все здесь по-прежнему, запах прежний, тьма эта липкая. Крики прежние. Только не я кричу. Кричит она. Моя дочь заняла мое место».

Видение ударило ее. Она увидела себя на этой же самой постели, мятущуюся в родовой горячке. Услышала над ухом успокаивающий говор, почувствовала запах аира, пустырника и душицы. В тот день тоже было темно, в лесу бушевала гроза. Огонь в очаге колыхнулся. Видение исчезло. Вместо него возникло новое…Встало перед ней, отчетливое, свежее…

…Анна устала. Никогда в жизни так не уставала. Но была чертовски довольна собой. Дед похвалит – внучка приволокла домой полную торбу молодого вереска, который весь день собирала в предгорьях. Обветрилась, сгорела на солнце, но недурно поработала. Холмы окутаны белым и лиловым туманом – цветет вереск. Для Анны и ее деда время цветения вереска особенное, золотое. Они знают, где и как его собирать, какие цветы сорвать, а какие оставить, как их варить потом, чтобы получился волшебный вересковый мед. Кроме деда никто не знает рецепта, во всей округе, во всей Шотландии. А то и во всем мире! За чудесный напиток господа готовы ноги целовать старику-медовару.

Его четырнадцатилетняя внучка стала спускаться в долину. За большой скалой, которую она обогнула, развернулась необычная картина. Среди моря зелени засыпанная камнями площадка, вдоль которой змеится не широкий, шагов в десять, но длинный и по-видимому глубокий разлом. К разлому подступает вереск. Девочка не устояла, скинула торбу, стала собирать.

В долине показался и заржал конь. Всадник проехал, глядя из-под навешенной над глазами ладони на работницу. Она тоже посмотрела на него и узнала – из господ, часто ездит тут с ружьем, любит охотиться. Конь и всадник пропали из виду.

«На кого он сегодня охотится, интересно? – с симпатией подумала о всаднике Анна, срывая соцветия. – А может не на охоту собрался, к невесте едет. Он ведь молод, собой так хорош».

Солнце стало садиться. В выси с пронзительными криками парили орлы.

– Еще один цветочек, – обещала себе Анна, понимая, что давно пора бы уходить домой.

– Привет! – раздался голос позади. Она распрямилась. Охотник спешился, бросил поводья, отпуская коня попастись. Наверное, он знает местные тропы лучше Анны. Незамеченным подъехал к ней со спины. – Чем ты занята, маленькая красавица? Какой день проезжаю по этим местам, а ты все по горам лазаешь с прилежанием, достойным