– В нем есть что-то знакомое, не правда ли? – произносит Юхан.

«Ты прав, Юхан, – думает Свен. – Мне кажется, я тоже его узнаю».

Он нажимает на паузу.

– Так кто же это?

– Понятия не имею, – пожимает плечами Бёрье.

– Подождите-ка, – бормочет Юхан.

– Черт меня подери, если я с ним не встречался, – шипит Вальдемар.

На столе у Свена звонит его мобильный. Это Малин. Как она, интересно? Однако он отгоняет эту мысль. На это сейчас нет времени.

* * *

– Мы посмотрели запись, – говорит Малин, бредущая в тени под зеленеющими липами площади Уденплан. – Круто, черт подери! СЭПО в курсе?

– Нет. Программист из фирмы принес запись прямо сюда, передал мне лично.

– Нам с Заком кажется, что мы его знаем, – говорит Малин. – Но не можем вспомнить. И он держится как профессионал – здесь это очевиднее, чем возле банка, где он, вероятно, старается выглядеть обычным прохожим. Похоже, он знает, что делает, не так ли?

– Да, это не любитель какой-нибудь, – соглашается Свен. – Наемный убийца, военный, может быть, даже полицейский. Все его движения чрезвычайно целеустремленные.

Группа детей проходит мимо Малин. Класс на прогулке? Нет, сегодня же воскресенье. Дети кричат.

Нет, они не кричат, а поют песню, которая эхом разносится по площади, пока не тает среди гула уличного движения.

– Как ты собираешься действовать дальше? – спрашивает она.

– Сейчас проведем совещание. Затем разошлем фото по всей стране, объявим его в розыск, а если это не поможет, передадим в СМИ. Лучше всего было бы этого избежать, потому что тогда он узнает, что мы сели ему на хвост, и может уйти в подполье или бежать из страны – само собой, если он еще здесь.

– Похоже, он работает один.

– Да, вроде так.

– Значит, он профессионал.

– С очень большой вероятностью.

– И тогда его кто-то нанял.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Свен, и Малин рассказывает, что им удалось выяснить в Стокгольме: про семейство Куртзон, про братьев, про интриги вокруг наследства и контроля за семейным фондом, ценность которого, возможно, превышает сто миллиардов.

– Может быть, – отвечает Свен. – Но истина может заключаться совсем в другом.

– Мы работаем дальше по нашей версии, – говорит Малин.

– Давайте, – говорит Свен. – А я сообщу другим о том, насколько вы продвинулись.

– Еще что-нибудь новенькое?

– Нет.

Малин снова окидывает взглядом площадь Уденплан. На несколько мгновений та очистилась от машин и автобусов, люди и велосипедисты властвуют безгранично, и у Малин вдруг возникает желание снова жить в Стокгольме, выйти на большую, не столь камерную сцену, где можно вести больше расследований и куда более интересные дела, жить анонимно, чувствуя себя дома.

В Линчёпинге масштаб не тот.

Все всё обо всех знают. Во всяком случае, порой возникает такое ощущение. Хотя на самом деле никто ничего ни о ком не знает. Часто она замечает, что народ пялится на нее на улице. Вот идет инспектор полиции Малин Форс, которую мы видели в газете и по телевизору.

Здесь знаменитости ходят беспрепятственно. Те, что действительно что-то создали, могут чувствовать себя спокойно, здесь их лица – часть обыденной жизни.

Но переехать? Возможно ли это?

– Мне кажется, я его знаю, – говорит Свен, резко возвращая Малин к реальности. – Юхан и Вальдемар говорят то же самое. Но кто он, черт подери?

Малин слышит фоном в трубке голоса остальных.

– Кто-нибудь вспомнит, – говорит она.

– Ты думаешь, это может быть кто-то из братьев Куртзон?

– Нет, – решительно отвечает Малин. – Судя по фотографиям, которые разыскал Юхан, это не они. Но если за взрывом стоят Куртзоны, то, скорее всего, они наняли исполнителя. Или же мы пошли по ложному пути. Посмотрим, что даст портрет.

– Как ты думаешь, угрожает ли опасность Юсефине Марлоу, если дело обстоит так, как ты предполагаешь? Должны ли мы достать ее из подземелья и приставить к ней охрану?

– Думаю, что она пока нужна им живая, – отвечает Малин. – С ней всё в порядке.

– Ты уверена?

– Пока не умер Юсеф Куртзон, ей ничто не угрожает.

* * *

Значит, вот как он выглядит.

Тот, который учинил над нами такое ужасное зло.

И мы знаем, где ты, наша биологическая мама.

Ты лежишь в своей темной каморке под землей. На стенах твои удивительные рисунки.

Шприц выпадает из твоих рук.

Твой мир сейчас – как белое одеяло, и все твои воспоминания пронизаны добротой и теплом.

Ты превращаешь свою темную комнату в белую, мама, и мы рядом с тобой, и мы чувствуем, что те мама и папа, которых ты дала нам вместо себя, тоже тут, но мы не можем их ни увидеть, ни услышать.

Мы не можем.

Но мы так хотим, потому что, хотя твоя комната белая, мягкая и теплая для тебя, мама, нам здесь все же очень жутко. Так страшно, что мы начинаем плакать.

Мы уносимся прочь.

Мы улетаем из подземелья на каменную площадь, где на скамейке сидит Малин Форс. Она рассматривает фотографии наших дядьев, пытаясь понять, что же она в них видит.

* * *

На соседней скамейке несколько алкашей выпивают свой ранний обед.

Малин и Зак все еще на Уденплан; они отыскали скамейку в тени – на солнце стало слишком жарко.

Они пролистывают на дисплее телефона фотографии братьев.

Внешне те очень похожи, но есть и различия. Лицо Леопольда четко обрисовано, у него густые темные брови, придающие невероятную силу длинному острому носу. Лицо Хенри круглее, добрее, но в голубых глазах – загнанное выражение, и во взгляде пустота.

Ни один из братьев не похож на подрывника, у них более скандинавская внешность. Волосы у обоих поредели, от чего они выглядят старше, хотя одному сорок один, а другому сорок два.

Глаза Леопольда.

В них неопределенное и одновременно решительное выражение. Взгляд у него холодный, словно он погружен в постоянные расчеты и прикидки.

– Вид у них самый заурядный, – говорит Зак. – А если уж они решили нанять профессионала – как, черт подери, человек их происхождения может разыскать подходящую кандидатуру?

– Не будь таким наивным, Зак, – отвечает Малин. – За деньги можно устроить все.

Тот проводит рукой по лицу.

– Покажи мне еще раз подрывника.