Роботы установили трап, люк скользнул в сторону, и в проеме появился Були. Он заметно постарел после их последней встречи, но ведь на свете ничто не остается неизменным. А вот то, как он стоял, с абсолютно прямой спиной — именно так собирался держаться Харко в самый важный день своей жизни, — произвело на Харко впечатление.

Були смотрел на снег и размышлял о том, не будет ли снег последним, что он увидит. И все же он обязан предпринять эту попытку. Легион не должен сражаться между собой. Разделяет ли Харко его тревогу? Станет ли его слушать? Проверить можно только одним способом.

Громко топая по трапу, Були спустился вниз.

Внизу полковника встретил старший сержант Кори Дженкинс. Сержант представился и повел гостя по пандусу. Они поднялись по короткой лестнице. Отсюда до входной двери было рукой подать.

Були ожидал, что Харко встретит его именно здесь, однако он ошибся. Их ждал маленький автомобильчик. Дженкинс жестом предложил полковнику сесть рядом с водителем. Вскоре автомобиль выехал на плац, недавно расчерченный желтыми линиями.

Они проезжали мимо длинных шеренг кводов, Десантников II, Десантников III и многих сотен солдат с биотелами, стоящих по команде «вольно».

Похоже, Харко что-то хочет ему сказать... Что его войска готовы к бою? Что они никогда не сдадутся?

В одном Були не сомневался: да, легионеры мятежники, но они стоят так, что усомниться в их боевом духе невозможно.

Дженкинс свернул направо и остановился перед небольшой трибуной, построенной, судя по всему, совсем недавно.

Були посмотрел на сержанта, у которого было печальное лицо, и поднялся по деревянным ступенькам. Именно здесь Харко решил встретить полковника. Именно здесь, где его мощь особенно заметна и требование о капитуляции будет выглядеть абсурдным.

Но когда он поднялся на платформу, там никого не оказалось. Ни Харко, ни его заместителя, вообще никого. Були прищурился — яркий свет прожекторов слепил. Он чувствовал на себе взгляды десяти тысяч глаз и не знал, что делать дальше.

В следующее мгновение над головой Були возникло голографическое изображение. Он повернулся и увидел Харко в сопровождении всех командиров отрядов, выстроившихся внизу.

Старший сержант Дженкинс скомандовал:

— Смирно!

Тысячи легионеров — и полковник Були вместе с ними — встали по стойке «смирно».

Голос Харко разнесся под сводами огромной пещеры:

— Вольно. Мы собрались здесь, чтобы приветствовать нового командира, полковника Уильяма Були.

Послышался чей-то вздох, и старший сержант Вард рявкнул в микрофон:

— Команда «вольно»! Никаких разговоров! Капрал, запишите фамилию провинившегося!

На кого рассердился сержант, было непонятно, но это не имело значения. Дисциплина — вот что важно.

Харко продолжал, и, пока он говорил, Були понял, что речь записана на пленку заранее.

— Некоторые из вас рассержены: сначала вас предало общество, потом Независимое правительство, и вот теперь ваш командир. Дело не в том, что я сомневаюсь в победе или в достоинстве наших солдат... Просто мы ошиблись. Если Легион — наша родина, в ней должна царить справедливость, основанная на законе и направленная не только на элементарное выживание.

Харко помолчал, он хотел, чтобы его слова дошли до всех.

— Ваш новый командир хорошо все это понимает. Его дед служил Легиону, его родители служили Легиону, и он служит Легиону. Более того, он воин, который верен своему слову и заботится о своих солдатах.

Некоторые из нас, в том числе я сам, нарушали закон ради процветания Легиона — так нам казалось. Нас будет судить трибунал. Мы понесем заслуженное наказание.

Я молюсь за всех остальных, за огромное большинство, и надеюсь, что вам разрешат и дальше служить в Легионе. И если кто-то в состоянии вести вас за собой, то это полковник Билл Були.

Мне осталось выполнить последнюю миссию, после чего я вернусь. Тогда все будет кончено.

Изображение Харко исчезло. Були посмотрел на войска, свои войска, и заговорил, тщательно подбирая слова:

— Начинается битва за Землю. Части Третьего пехотного полка генерала Каттаби и Второго авиационного полка должны приземлиться в течение следующих шестнадцати часов. Половина Тринадцатого батальона вылетела из Африки, Третья десантная бригада тоже в пути.

Сейчас никто не может обещать вам полной амнистии, но мы с генералом Каттаби будем бороться за каждого, кто этого заслужит. Итак, какое вы принимаете решение? Будете сидеть на задницах, и ждать или займетесь делом?

Наступила долгая тишина, а потом послышался голос из дальних рядов:

— Камерон!

И снова пауза, а потом тысячи глоток выкрикнули одно слово, которое пронеслось по пещере и по всему миру:

— КАМЕРОН! Були улыбнулся.

Школьники маршировали уже второй день. Теперь, растянувшись на пять миль, они шли колонной по два. Те, кто выжил, находились на последней стадии измождения. Подростки несли на спинах самых маленьких, почти не реагируя на безжалостных роботов.

Мэтью Пардо ехал в кузове закрытой машины. Пуленепробиваемые стекла были поляризованы, и Пардо сидел в темноте. Он совершенно оцепенел. Частично от огромного количества употребленного алкоголя, а частично из-за того, с какой скоростью все изменилось.

Сначала пришло сообщение, что его мать и ее сообщники арестованы. Затем, пока он пытался переварить эту новость, из гиперпространства вышло четыре транспортных судна с легионерами, верными законному правительству. Конечно, их недостаточно, чтобы взять под контроль всю Землю... но теперь исход схватки вызывал сомнения.

Каттаби потребовал от Пардо полной капитуляции через четыре часа после того, как начались пожары, разгром полицейских участков и беспорядки.

Первым делом бывший легионер хотел попросить совета у Харко, но он лишился такой возможности, и приходилось рассчитывать только на себя. Он стремился захватить единоличный контроль в свои руки — а получив его, не знал, что делать. Правда заключалась в том, что в действительности „ Пардо предпочитал выполнять чужие приказы... Сейчас все ждали от него каких-то действий, а он не имел ни малейшего понятия о том, как ему следует поступить.

Идущая впереди девочка-подросток покачнулась и упала прямо под колеса машины. Водитель не успел среагировать, колеса со стуком перевалили через тело. Содержимое стакана выплеснулось на брюки Пардо, и он выругался.

Майло Чен-Чу вышла из лифта и направилась к своему кабинету, одному из множества, разбросанных по всему миру. Впрочем, он принадлежал ей до так называемой революции, Независимого всемирного правительства и корпорации «Ноам». Теперь она вернулась, и пришло время навести порядок. На табличке значилось «Корпорация „Ноам“. Пора вернуть на место прежнюю — „Предприятия Чен-Чу“.