В самолете Микаэла преобразилась; похоже было, что, покидая Израиль, она не только взмывала в воздух, откинувшись в кресле, но и дух ее воспарял над расстилавшейся внизу землей, хотя и летели мы не на Восток, а на Запад. Но для нее разница была несущественна; она была убеждена, что и духовно, и интеллектуально Индия была ближе Англии, чем Израиль. Я, сидя рядом с ней, был не в духе, поскольку очень нервничал, одолеваемый тревожными мыслями о будущем. Как только меня захватила необъяснимая и сумасшедшая влюбленность в Дори, я оказался втянутым в водоворот, и жизнь меня понесла неведомо куда, сбивая с толку противоречивыми и взаимоисключающими сигналами, которые я получал в различных формах от объекта моих вожделений. В настоящее время судьба увела меня от нее на достаточно большое расстояние, и кроме нечеткого обещания Лазара о том, что они, возможно, посетят Англию, в моем активе ничего не было. А ведь все, что мною делалось — делалось для нее: и скоропалительная женитьба, и аренда квартиры и все большая зависимость от Лазара и его проектов. И я снова задумался обо всех людях — особенно о родителях, оказавшихся вовлеченными в мои дела, но не представлявших себе ни истинных их масштабов, ни мотивов. Наиболее честным выходом было бы признаться во всем и облегчить мою совесть, но… Я глядел на Микаэлу, огромные глаза которой отражали сияние синего неба, прорывавшееся сквозь тучи. Если бы я внезапно признался ей, что страстно люблю жену Лазара, — что бы она сказала мне? Позволил бы всеобъемлющий дух ее индуизма или буддизма спокойно принять мои слова, не испытав при этом боли от подобной страсти, и включить ее как составляющую часть нашего брака?

Потому что именно так сама Микаэла воспринимала институт брака — для нее это выглядело как „общий поток“, в котором было все. И в рамках подобного толерантного восприятия, пусть даже включающего внезапное признание, возможность которого промелькнула у меня в мыслях, оно имело право на существование — поток, вмещающий все, нес и подобную возможность, подобно тому, как мощный поток несет лишенные листьев и ветвей стволы упавших деревьев. Но это была теория. А на практике я решил держать в себе мои секреты. Тем более что в эту минуту мне не в чем было сознаться, поскольку за время этого сумасшедшего месяца, прошедшего с момента нашей свадьбы, у меня не было никаких контактов с Дори, кроме одного-единственного телефонного звонка, в котором я спросил ее, могу ли я на время моего пребывания в Англии пересдать ее квартиру моему другу Амнону. Насчет предстоявшего появления ребенка я не обмолвился ни словом. И не только потому, что боялся отказа с ее стороны продлить договор по аренде, который поначалу предполагал наличие одинокого квартиросъемщика, а не увеличивающегося семейства, но и потому, главным образом, что я не хотел привлекать внимание Дори к моей сексуальной жизни с Микаэлой, что вполне могло послужить ей предлогом для разрыва наших с ней отношений, как если бы наше бракосочетание являлось пустой формальностью. На самом же деле, хотя я мог слышать, как люди входят и выходят из ее офиса, настроена она была очень дружелюбно, и ее жизнерадостный, нежный голос наполнил меня таким вожделением, что когда я повесил трубку, то почувствовал вытекавшие из моего пениса капли жидкости, как если бы он заплакал. Она тоже, подобно родственникам моего отца, восприняла нашу свадьбу как исключительно радостное событие. Даже некоторая прямолинейность юного рабби, чью красоту она все же заметила, не раздражала ее и не показалась ей неуместной.

— Иной раз вовсе не плохо относиться к миру с подобной серьезностью, — сказала она, и смех ее наполнил телефонную трубку. Затем она похвалила меня за то, что я принял предложение, сделанное мне ее мужем, признав, что имела к нему некоторое отношение. Это ее профессиональная память юриста напомнила ей о существовании моего британского паспорта в минуту, когда Лазар рассказал ей о сложностях, с которыми столкнулась их программа по обмену специалистами с Лондоном.

— Может быть, таким образом ты хочешь отделаться от меня? — спросил я с беспокойством, но без гнева. Она снова рассмеялась.

— Может быть, я и хотела бы. Только разве это возможно? Я вижу, что ты вселяешь в свою квартиру друзей, чтобы быть уверенным, что она никуда не денется, когда вы вернетесь.

Она была права. Мысль о возвращении в Израиль уже овладела мною с первых же часов нашего пребывания в Лондоне, где мы оказались серым дождливым утром. Сознание того, что отныне, из-за того, что нас будут окружать только незнакомые лица и я вынужденно окажусь еще более тесно связан с Микаэлой, добавляло ко всему прочему достаточно печальную ноту.

Сэр Джоффри лично встречал нас на летном поле. Выглядел он достаточно старым рыжеволосым англичанином, упрямо сохранявшим преданность Израилю, что не добавляло ему популярности среди коллег. Поначалу трудно было разобрать, что он говорит, отчасти потому, что он проглатывал половину произносимых слов, а частично из-за своеобразного юмора, смысл которого поначалу ускользал от меня. Я удивлялся, как это Лазар с его примитивным английским сумел завязать с ним столь дружеские отношения. И хотя он являлся главой администрации в этой больнице, похоже, что он не вполне одобрял методы, которыми у себя руководствовался Лазар. Его собственный стиль руководства был совсем другим, и уж, конечно, менее авторитарным. Вот пример: когда мы добрались до больницы, он не мог найти санитара, который занес бы внутрь наши сумки, и ему пришлось одну из них тащить собственноручно до гостевой комнаты, примыкавшей к одному из больничных отделений и предназначавшейся для нас на всю первую неделю нашего пребывания в стране, до тех пор, пока мы не подыщем себе квартиру. На мгновение, когда мы прошли мимо помещения со старыми мониторами, стоявшими в конце коридора, нам показалось, что сэр Джоффри вознамерился устроить нас в больничной палате, но когда мы вошли в предназначенную нам комнату, все увиденое нами было забыто. Это была очаровательная комната в старомодном стиле с чем-то вроде полога из зеленого материала над высокими кроватными спинками и с небольшими бортиками, обеспечивавшими безопасность сна. В былые дни комната отводилась представителям благородных сословий и аристократам, попадавшим в эту больницу, особенно, если они оставались здесь ненадолго, а также для проведения встреч, семинаров или совещаний по поводу сложных медицинских проблем.

Пожилая темнокожая медсестра вошла, чтобы предложить нам по чашке чая; мы согласились с радостью, особенно с учетом того, что сэр Джоффри принес с собою множество анкет, содержавших такое количество административных деталей, которые сэр Джоффри мог одолеть с большим трудом даже с нашей усердной помощью. Он тщательно просмотрел мой британский паспорт, затем углубился в заверенное нотариусом и переведенное с иврита на английский наше брачное свидетельство с акцизными марками и восковыми печатями красного цвета, пытаясь, похоже, извлечь какие-то сведения, необходимые ему для определения статуса Микаэлы, разрешающие продолжительное пребывание в стране и легальное трудоустройство. Все у нее оказалось в порядке, да ее это, похоже, не слишком и волновало. Сняв обувь, она улеглась на одну из маленьких кушеток, стоявших в комнате, добродушно поглядывая огромными своими глазищами на сэра Джоффри, который, вне сомнения, был изумлен атмосферой буйного вожделения, окружавшей странную молодую женщину в этой полутемной холодной и чужой для нее иноземной комнате — вожделения, которое обязывало меня, уставшего от путешествия и пребывавшего в некоторой депрессии, немедленно приступить к исполнению супружеских обязанностей, как только он покинет комнату. Но тут принесли чай, и в честь прибытия в Англию я решил выпить его так, как его пили мои родители, — с молоком. После того, как сэр Джоффри закончил заполнять все анкеты и, убрав их, завинтил свою авторучку, я начал расспрашивать его о различных отделениях, работавших в больнице, особенно об отделении хирургии, не утаив о своем опыте в качестве хирурга и недавней практике как анестезиолога, и после некоторого сомнения осведомился, не представится ли мне возможность принять участие в операциях, хотя бы время от времени. „Да“, — отвечал сэр Джоффри. Лазар говорил с ним по телефону пару дней назад и рассказал ему о профессиональных склонностях молодого врача из Израиля, а кроме того попросил, буде представится такая возможность, найти работу на неполный день для его жены, и он, сэр Джоффри, начал трудиться в этом направлении сразу же, чтобы выполнить просьбу его друга. Однако тут же выяснилось, что глава терапевтического отделения хотел бы пока что обойтись без помощи израильского врача, а у заведующего отделением хирургии нет места для еще одного хирурга. И тем не менее… и тем не менее в отделении скорой помощи были бы счастливы заполучить еще одну пару рук, а там, как известно, операции совсем не редкость и они, эти операции, там зачастую не менее сложные, чем в хирургическом. Так что если я действительно хочу этого, ничто не препятствует тому, чтобы я влился в их бригаду — в качестве ли хирурга или анестезиолога, это уже что мне больше подходит.