Джо повиновался. Альберт обыскал его, а Мазо с Кротом не спеша подошли к ним и встали у соседних окон. Альберт вытащил у него из-за пояса «Сэвидж-32», из правого носка — однозарядный «дерринджер», из левого ботинка — выкидной нож.

— Что-нибудь еще? — осведомился Альберт.

— Обычно этого достаточно, — пояснил Джо.

— Острит в любых обстоятельствах. — Альберт положил руку на плечо Джо.

Мазо произнес:

— Джо, ты наверняка уже догадался, что мистер Уайт…

— Что, Мазо?

— Что он знает Тампу. — Мазо поднял густую бровь, глянув на Джо.

— А значит, ты уже совсем не так «нужен», — пояснил Крот. — Тупой урод.

— Выбирай выражения, — укорил его Мазо. — Разве так уж необходимо употреблять подобные слова?

И все они снова повернулись к окну, словно дети, ожидающие, когда раздвинется занавес и начнется кукольное представление.

Альберт поднял автомат, держа его перед самым стеклом:

— Неплохая вещица. Как я понимаю, ты знаком с владельцем.

— Да, знаком. — Джо сам услышал грусть в собственном голосе. — Знаком.

С минуту они стояли перед окном, и тут Джо услышал вопль и увидел, как по желтой кирпичной стене перед ним метнулась вниз какая-то тень. Лицо Сэла пролетело мимо окна, руки беспорядочно месили воздух. Вдруг падение остановилось. Голова выпрямилась, ноги дернулись вверх: на шее у него затянулась удавка. Тело дважды качнулось, стукаясь о здание, и потом крутанулось на веревке. Джо решил, что предполагалось повесить Сэла перед самыми их глазами, но кто-то неверно оценил длину веревки, а может, то, как на нее подействует масса повешенного. Так что они видели только его макушку, а тело болталось между десятым и девятым этажом.

Но веревку для Левши отмерили правильно. Он упал без вскрика, руками сжимая петлю. Казалось, он испытывает облегчение, словно только что ему сообщили тайну, услышать которую он не хотел, но всегда ждал, что ему ее раскроют. Поскольку руками он ослабил веревку, его шейные позвонки не переломились. Он очутился перед их глазами, точно кролик, извлеченный из шляпы фокусника. Он несколько раз дернулся вверх-вниз, а потом закачался. Он бил ногами в окна. Его движения не выглядели отчаянными или безумными. Они казались странно точными и спортивными, и выражение его лица при этом не менялось, даже когда он заметил, что они за ним наблюдают. Он все дергал за веревку, даже когда та врезалась ему в трахею и изо рта у него вывалился язык.

Джо смотрел, как его медленно покидают силы, а потом все вдруг кончилось. Свет покидал Левшу, точно робкая птица. Но как только птица вырвалась на волю, она резко взметнулась вверх. Джо нашел в этом зрелище единственное небольшое утешение: перед самым концом веки Левши дрогнули и закрылись.

Он смотрел на мертвое лицо Левши, на макушку Сэла. И мысленно просил у них прощения.

Скоро мы с вами увидимся. И с отцом я тоже скоро увижусь. И с Паоло Бартоло. И с матерью.

А потом:

Я не такой храбрый. Я не могу.

И еще:

Пожалуйста, Господи! Прошу Тебя. Я не хочу в темноту. Я сделаю что угодно. Умоляю, пощади. Я не могу сегодня умереть. Я не должен сегодня умереть. Скоро мне предстоит стать отцом. А ей — матерью. Мы будем хорошими родителями. Воспитаем прекрасного ребенка.

Я не готов.

Он слышал собственное дыхание, когда они подвели его к окну, выходящему на Восьмую авеню, на улицы Айбора и на бухту за ними. Он услышал стрельбу, а уже потом увидел, где стреляют. С этой высоты люди на улице казались не выше двух дюймов. Они палили из «томпсонов», из пистолетов, из автоматических винтовок Браунинга. На них были шляпы, плащи, костюмы. На некоторых — полицейская форма.

Полиция действовала заодно с подручными Пескаторе. Некоторые из людей Джо лежали на мостовых или наполовину вывалились из машин, другие продолжали стрелять, но отступали. Эдуардо Амасу пробили грудь пулеметной очередью, и он упал в витрину одежного магазина. Ноэлю Кенвуду попали в спину, он рухнул на мостовую и сучил ногами, пытаясь достать рану. Остальных Джо не мог отсюда опознать, но битва постепенно, квартал за кварталом, смещалась на запад. Один из его ребят врезался на «плимуте-фаэтоне» в фонарный столб на углу Шестнадцатой. Но вылезти он не успел: полицейские и пара людей Пескаторе окружили машину и разрядили в нее свои «томпсоны». «Фаэтон» принадлежал Джузеппе Эспозито, но отсюда Джо не видел, он ли сидел за рулем.

Бегите, парни. Спасайтесь.

Словно услышав, его люди перестали отстреливаться и рассеялись кто куда.

Мазо опустил ладонь ему на шею, сзади:

— Все кончено, сынок.

Джо не ответил.

— Хотел бы я, чтобы получилось иначе.

— Хотел бы? — переспросил Джо.

Машины Пескаторе и автомобили Тампинского управления полиции мчались по Восьмой. Джо увидел, как некоторые из машин катят на север или на юг по Семнадцатой, на восток по Девятой или Шестой, чтобы обойти его людей с флангов.

Но его люди исчезли.

Кто-нибудь из них бежал по улице — и вдруг исчезал. Машины Пескаторе встречались на углах, стрелки` отчаянно тыкали пальцами в разные стороны и возобновляли охоту.

Они застрелили кого-то на крыльце домишки на Шестнадцатой, но, похоже, это был единственный человек Коглина — Суареса, которого они смогли сейчас отыскать.

Один за другим его люди словно бы растворялись в воздухе. Как будто их никогда не было. Полицейские и люди Пескаторе теперь толпами бродили по улицам, показывали пальцами в разные стороны, орали друг на друга.

Мазо спросил у Альберта:

— Какого хрена, куда они все делись?

Альберт развел руками и покачал головой.

— Джозеф, — произнес Мазо, — а ну-ка, скажи.

— Не зови меня Джозефом, — ответил Джо.

Мазо дал ему пощечину:

— Что с ними случилось?

— Они исчезли. — Джо посмотрел ему прямо в глаза. — Пуф!

— Ну да?

— Ну да, — подтвердил Джо.

Вот когда Мазо повысил голос. Почти до рева. Звук получился устрашающий.

— Какого хрена, где они? — проревел он.

— Черт! — Альберт щелкнул пальцами. — Есть же туннели. Они все попрыгали в туннели.

Мазо повернулся к нему:

— Что за туннели?

— Проходят под всей вшивой округой. По ним и доставляют выпивку.

— Так пошлите людей в эти туннели, — проговорил Крот.

— Никто толком не знает, где они. — Альберт дернул большим пальцем, указывая на Джо. — И все этот дерьмовый гений! Верно, Джо?

Джо кивнул — сначала Альберту, а потом Мазо: