class="p">Временного Правительства. Если б не «рыхлость» у кн[язя] Львова и не хлестаковщина Керенского, то, по уверению Савинкова, мы бы не докатились до нынешней каннибальской оргии.

[***]

…Большевики освободили Колышко (543), который был арестован по подозрению в шпионаже для

немцев. Это тот самый «публицист», кот[орый] в дореволюционное время, работал под разными

псевдонимами и в черносотенных и либеральных газетах. Был protégé [1969] кн[язя]

Мещерского (544), знаменитого в своем роде издателя «Гражданина»… (545) Какие «типы»

выплывают! «Натуральные» герои смутного и мутного времени… Еще не то увидим. Это только

цветочки, ягодки – впереди.

[***]

Большевики произвели обыск у патриарха Тихона и во время этой процедуры бойко называли его:

«товарищ-патриарх». Нестерпимые болваны. Не верится, что Ленин и Троцкий не понимают, что

так держаться – просто неприлично и глупо. Почему же они не прикажут своим жандармам не

компрометировать славный «режим»?

[***]

Воскресенье, 26 ноября

…Был Ждан-П[ушкин]. Вчера из Ставки. Видел все последние ужасы. Духонин погиб из-за

собственной слабости. Когда в Могилеве стало известно, что туда едет Крыленко со свитой, офицеры, располагавшие 3 ½ тысячами ударников (546), предложили разбить Крыленко вдребезги. Духонин

колебался, говорил, что надо во что бы то ни стало сохранить Ставку, как единственный военно-технический аппарат. Тогда полковник N. просил его согласия на следующую операцию. Офицеры

примут на себя весь риск боя, ставка будет ни причем, но, чтобы после Духонин засвидетельствовал, что участвовавшие в деле [1970] не контрреволюционеры. Духонин и на это предложение не дал

решительного согласия. Тогда ударники свернулись и ушли на юг. Духонина погубило то, что он

поверил подложной телеграмме о согласии Италии на сепаратный мир России с Германией и объявил

об этом в армейском комитете. Когда, на следующий день, ему пришлось в том же комитете

объяснять, что телеграмма эта – злостная провокация – он потерял всякий авторитет. Затем в Могилев

прибыл Крыленко в сопровождении 3000 совершенно оголтелых матросов и ужасное дело

совершилось. Крыленко, перепуганный «увещевал» матросов: – Я его (Духонина) сейчас разжалую.

Смотрите! Вот его погон! (и «главковерх» сорвал с Духонина погоны). А злодеи вопили: – Возьми их

себе, а нам подай генерала!..

Мы спрашивали Ждан-П[ушкина] не устыдились ли матросы своего [1971] преступления. Он

говорит: – Нисколько. Сам слышал слова: мы мало ему… А как издевались над трупом! Приставили к

стене, воткнули ему в рот папиросу… У… сволочь! Я опомниться не могу. На Ждан-П[ушкина]

тяжело смотреть. Куда девалась вся его «элегантность». Желтый, глаза ввалились, голос поминутно

срывается, платье, сапоги точно он месяц провалялся на улице…

[***]

…В Петербурге не [1972] менее мрачные картины, хотя и в другом роде [1973]. Революционный

гарнизон пробил ручными гранатами стену в винный погреб Зимнего дворца и все перепились (547).

Перебили на миллион рублей бутылок, разлитое вино наполнило подвал на аршин. Вино локали, набирали его в сапоги, в шапки, некоторые тут же умирали, захлебнувшись. Посланные на усмирение

«красногвардейцы» тотчас же присоединились к пьянству и грабежу «товарищей». Явившейся на

чудовищное пиршество народный комиссар Луначарский (548) не выдержал и убежал. (Не даром он

«драматург» – не из удачных, но все-таки «интеллигент»).

Эта пьяная оргия, сопровождавшаяся грабежами и убийствами длилась всю ночь…

[***]

…Учредительное Собрание можно считать сорванным. Комиссия по выборам арестована!.. Зато

выпущены на волю все собственные и немецкие шпионы, агенты «охранки» и махровые черносотенцы

вроде: Орлова, Дубровина (549), Комиссарова (550), Колышко, Дезобри (551) и т[ак] д[алее]. Идет

какая-то дьявольская вакханалия. Жутко жить…

[***]

Вторник, 28 ноября

…Ленин [1974] и К° откладывают Учредительное Собрание до прибытия в Петроград 400 членов.

Вероятно, чтобы поощрить это «прибытие» – на всех заборах расклеены плакаты, гласящие, что

кадеты, Милюковы, Родичевы суть изменники отечества, с которыми солдаты должны

«расправиться»…

[***]

…Письмо от Кони. Пишет, что Сенат, окружной суд, коммерческий, мировые суды – заняты

«вооруженной силой» и заменены «революционными трибуналами»… [1975], (552), (553) Пятница, 1 декабря [1976]

…Аресты, пьяные погромы, апофеоз хулиганской оргии… А может быть и это еще не апофеоз?

Никто не знает, что «день грядущий» нам готовит. Съехавшиеся в Петербург члены Учредительного

Собрания желали устроить в Таврическом дворце ряд подготовительных частных заседаний и… были

разогнаны вооруженными матросами (554). «Кадетских» людей вообще решено изъять (555).

Арестованы Шингарев, Павел Долгоруков, Кокошкин, гр[афиня] Панина (556). Ищут Милюкова.

Грозят арестовать всех руководителей партии к[онституционных]-д[емократов], объявленной

«злейшим врагом народа». В Петербурге громят все винные склады, казенные и частные. А Ленин

каждый день публикует на всех заборах всероссийских новые «декреты». Уничтожена недвижимая

собственность в городах. И все это «немедленно», сию минуту!.. С нынешнего дня, например, дома

уже не принадлежат их хозяевам, а переходят в собственность домовых комитетов (557). Что из этого

выйдет – российские якобинцы не задумываются. С немцами заключено перемирие [1977], (558). Зато

в Харькове, Киеве, Ростове, Белгороде (559), Нахичевани – полная война (560). Матросы и

«революционные» солдаты расстреливают «Калединцев», «Корниловцев» и всякого, кто в лихую

минуту под руку попадется.

[***]

…В Брест-Литовске, где происходят «делегатские» совещания с немцами о мире – один из

«делегатов», генерал Скалон (561) застрелился (562), не выдержал…

[***]

…Да! Тяжело теперь жить. Все противно. Темно, холодно, грязно. До сих пор нет снега. Терпкий, постылый, унылый холод. Люди забыли Бога и Бог забыл людей. Мне часто кажется, что мы уже не

живые люди, а старые автоматы. Вот-вот заржавленный механизм остановится и мы повалимся.

А вчера я видела прелестный сон, вернее прелестный на половину. Я очутилась в Париже, в

маленьком, уютном магазине где-то в переулочке возле бульваров. Все магазины были залиты

солнцем, а в окно было видно ясное, синее небо. На прилавке, в витринах блестело множество

бисерных кошельков с общей этикеткой: 2 fr[ancs] [1978], (563). Вот хорошо, подумала я, я все куплю, всем привезу подарки, вот прелесть! И я стала собирать кошельки. – А еще что у вас есть, спросила я

продавщицу. – У нас целая партия пасхальных яиц, Madame, ведь скоро Пасха. – Ах, покажите! Она

развертывала целые пакеты – все милые, изящные яйца, я их торопливо отбирала, думая про себя: –

Как хорошо, не нужно будет покупать в Кустарном музее (564). И так мне было весело, легко, что все

страшное миновало, что я опять в Париже… И вдруг все исчезло. Я в России, в каком-то бесконечном, подземном [1979], сводчатом коридоре и не в одном, а во все стороны, по радиусам, тянутся такие же

темные коридоры