«Временами от этого только сложнее. Он может сопротивляться мне, сопротивляться себе, даже не желая этого, и он слишком мал, чтобы понять, как это происходит. Но если он сможет научиться пользоваться своим даром, ему будет гораздо легче научиться пользоваться своим телом. Он сможет жить совершенно нормально».

— Тогда ты еще научи его, как скрывать свои пси-способности, — сказал я вслух. Я соскользнул обратно в телепатическую речь, не в силах убрать резкость из своего голоса. — «Если ты действительно хочешь, чтобы он смог нормально жить в мире корпорации».

Она посмотрела на меня, ее взгляд был одновременно острым и наполненным любовью. Она снова отвела глаза.

— Я хочу есть, — проговорил Джеби, возвращаясь и присаживаясь между нами. — Мамочка, я хочу есть. — Он показал на свой живот.

По лицу Мийи пробежала улыбка, которой не было в ее мыслях.

— Тогда пойдем. — Она подняла котелок, который притаился в тени, похожий на камень. Я увидел, что на балконе расставлены сумки и контейнеры с едой. Мийа взяла Джеби за руку. Она смотрела, как я поднимался.

— Где ты взяла еду? — спросил я.

— В городе.

— Как?

— Потратила немного денег.

— Ты обратилась к своей линии кредита? — спросил я недоверчиво. — Они выследят тебя.

Она молча подняла вверх обнаженные запястья.

— Я была осторожна, — пробормотала она, провожая нас в комнаты монастыря.

Мы прошли по извилистому, потрепанному временем туннелю на нижний этаж здания, туда, где когда-то, видимо, была кухня. Она поставила котелок на что-то, что я никоим образом не мог принять за печь, пока сбоку не отворилась маленькая металлическая дверца.

— Я! — сказал Джеби. — Я сделаю!

— Нет, — ответила Мийа, словно в сотый раз отвечала так на это заявление. — Это слишком сложно. Потом, когда ты станешь постарше. — Она заглянула за дверку. Кухонная техника тут была куда старше защитного поля, оставшегося за нашей спиной, но спираль выглядела как новенькая. Я почувствовал, как Мийа начинает собирать энергию, фокусируя ее, направляя. Лицо сморщилось от напряжения.

Казалось, воздух вокруг нас становился холодней, пока мы с Джеби ждали, не двигаясь, наблюдая, словно загипнотизированные. Наконец раздался треск, и язычок пламени появился в чреве печи. Мийа отдернула руку, захлопывая дверку, тяжело дыша. Она вытерла пот со лба покрытой сажей рукой, оставляя на нем грязный след.

«С тренировкой будет полегче», — подумала она уныло.

Я ласково вытер след золы с ее лба и взял ее за грязную руку. Она была холодна как лед, Мийа дрожала, стоя совсем рядом с печью, которая уже полыхала жаром, словно чтобы зажечь ее, ей пришлось отдать все тепло своего тела.

— А как там твоя сестра? — спросил я наконец, когда ее рука согрелась и на лицо вернулся румянец. — Ты видела ее в городе?

Она посмотрела на меня.

— Нет, — прошептала она неохотно, так что слова расслышать было довольно тяжело. В ней гнездился страх, но не страх перед Наох. Я внезапно понял, что она боится узнать, что случилось со мной, что сделала Наох после того, как они с Джеби исчезли, после того, как она снова оставила меня. Потому что она знала, чем это закончилось.

«Не надо, — подумал я. — Не вини себя. Ты поступила правильно».

«Что она сделала?» — спросила она наконец, часто моргая.

«Она… они…» — Внезапно я вышел из глубин своих чувств гнева, протеста, унижения. Они сделали со мной в точности то, что всегда делали со мной люди, земляне. — Ничего, — пробормотал я. — Я не помню. Они просто выкинули меня посреди равнины.

— Биан, — Мийа поймала меня за руку. Я отодвинулся от нее.

— Хочу есть, — начал нетерпеливо напевать Джеби, пытаясь выплеснуть непонятные эмоции, которые чувствовал. — Хочу есть, есть, есть…

Мийа послала его за чашками.

— Кот, — нерешительно назвала она мое человеческое имя, когда я ей не ответил. — Расскажи мне. — На этот раз ее рука сомкнулась на моей, не отпуская.

Я дотронулся до лекарственного мешочка Воуно. Она перевела на него взгляд, в котором сквозило непонимание. Опустив глаза, я заставил себя раскрыть перед ней свой мозг, высвобождая воспоминания о том, как Наох использовала меня для того, чтобы получить то, чего она хотела.

Я чувствовал, как мозг Мийи проникает глубже, раздвигая воспоминания о мщении Наох, пока она не добралась до источника: предательство, которое видела Наох каждый раз, когда смотрела на нас и в мои глаза — глаза гидрана на человеческом лице, на человеческом теле, беззащитные перед ней.

Мийа потеряла контроль, соскользнула и провалилась сквозь мои воспоминания в свои собственные: воспоминания о том, что делала Наох, о том, что она выбрала из-за Наву… из-за гидранов и землян, любви и ненависти, нэшиертах и намастэ…

«Что было с Наох и Наву? — спросил я резко, — Что случилось с ними?»

Мийа вскрикнула. А может быть, это закружились, взрываясь, мысли в моей голове.

Я высвободился, ругаясь, и бросился прочь из кухни. Я шел на ощупь по темным комнатам пустого монастыря, пока мое тело совсем не обессилело. Я сдался, наконец, у входа в комнату без окон, без света, с одной лишь дверью, такой низкой, что, входя, я стукнулся о нее головой. Я сел, прислонившись спиной к стене, и закрыл лицо руками. Это было невозможно жить, как я жил, так долго быть человеком и не иметь секретов, которые тебе не хотелось бы доверить никому и ничему. Невозможно — делиться всем, если даже это значит все потерять. Я подумал, возможно ли это вообще для кого-нибудь, даже для гидранов.

Я долго сидел в темноте, сжав до предела свои чувства, позволяя необходимости и фатальности кружиться надо мной, играя, высасывая из меня последние силы.

Кто-то тронул мое плечо. Я поднял глаза, ожидая увидеть Мийю, но это был Джеби, глядящий на меня не то со страхом, не то с благоговением.

— Посмотри! — сказал он, указывая пальцем. — Посмотри, что ты сделал.

Я оглянулся через плечо, соображая, что комната уже не темная, а наполненная слабым люминесцентным светом. Я замер, увидев стену за мной — многоцветный отпечаток моего тела, мерцающий в темноте, неоновые цвета, сочащиеся из точек, которых касался я.

— Черт возьми… — изумленно прошептал я.

Джеби прижал руки к стене. От мерцающих отпечатков ладоней по стене во все стороны поползли цветные светящиеся линии. Он прислонился к стене всем телом, хихикая, широко расставив руки и прижимаясь к ней носом. Света становилось все больше, краски потекли по стене, пока не сомкнулись с оставленными мной. Я поднялся, не отрывая спины, оставляя на стене яркий мазок, прижал руки к стене, вызывая нарастающее свечение. Те узоры, которые мы уже оставили, и не думали таять, они распространялись все шире, гармонично сочетаясь, как музыкальные аккорды.