Из Пекина вести весьма благоприятны: все посланники и иностранцы здравствуют и имеют продовольствие еще на несколько дней… Китайские войска бегут из Пекина: там остались теперь только маньчжурские солдаты. Войска, бегущие перед нами, отступают на Тунчжоу и на Пекин. Общая численность их не более 5000, из которых часть в Тунчжоу, часть в пути.

Послезавтра мы надеемся достигнуть Пекина, который от нас в расстоянии 40 верст.

Очень трудно писать корреспонденции в походе. Благодаря тому, что выступление на Пекин из Бэйцана было назначено совершенно неожиданно, я не мог ничем запастись, и весь мой багаж состоял только из записной книжки, карандаша и хлыста. Мне не на чем было даже писать. Бумагу благосклонно давали штабные писаря. Писал я где придется: то в гаоляне или кукурузе, то в фанзе, на двуколке, на пне, под тенью ивы. Приятнее всего было писать в кумирне, среде идолов, жертвенных сосудов и курильных палочек. Присутствие божества ученых и литераторов Вэнь Чан Ди Цзюнь, с глубокомысленным лицом, длинной черной бородой и книгой в руке, действовало на меня успокоительно и ободряюще.

Японская кавалерия в Чжанцзяване

Однажды я писал на огороде, окруженный сетью гороха и бобов, в тени оранжевых подсолнухов. В фанзе и на дворе валялись брошенные впопыхах домашние вещи, еда, зерно и платье. Бродили забытые куры и поросята. Избушка была так бедна, что в ней не нашлось ни одного стола, кроме одного, занятого семейными кумирами и дощечками с именами предков, которых я не решился тревожить. Входная дверь была сломана и лежала. Пришлось ею воспользоваться и писать корреспонденцию на двери. Из фанзы послышались жалобные стоны. Я вошел в избушку и неожиданно разыскал среди наваленного старого скарба маленькую жалкую сморщенную и полуодетую старушонку, которая с ужасом отвернулась от неожиданного пришельца и, дрожа, ожидала, когда он ее убьет. Вероятно, ее родственники забыли о ней в переполохе или бросили ее, полагая, что ей все равно не жить. Она была так дряхла и слаба, что едва могла двигаться. Я поставил возле нее чашку с водой, но старушка отвернулась и только стонала.

В Чжанцзяване наш отряд стал биваком в поле, вне древних полуразвалившихся стен города, в котором уже хозяйничали японцы. Под вечер, когда весь отряд отдыхал, недалеко от ставки генерала Линевича из гаоляна вышел высокий старик с решительным лицом и длинными седыми усами. Наши стрелки приняли его за китайского солдата, схватили старика и привели в штаб. Генерал Линевич поручил мне опросить его.

Старик ответил, что он не солдат, а землепашец и скрылся в гаоляне, спасаясь от выстрелов китайских солдат. Он вышел из гаоляна, так как ему нужно идти в город домой, и он надеется, что ему ничего дурного иностранцы не сделают. Он не солдат и поэтому относительно китайских солдат ничего не знает.

Генерал Линевич приказал сказать старику, что если он будет отпираться и не скажет всего, что он знает о количестве, состоянии и направлении китайских войск, то он будет расстрелян. При этом одному стрелку было приказано взять ружье.

Старик выпрямился, гордо поднял голову и смело взглянул в черное зияющее смертоносное дуло, направленное против него. Он ничего не ответил и был готов принять смерть.

— Отпустите его! — приказал генерал.

He знаю, что сделали наши стрелки со стариком, но они были уже озлоблены против китайских солдат, которые скрывались в кукурузе и гаоляне, стреляли из хлебов, а в случае опасности сбрасывали свои форменные куртки, бросали ружья, вылезали, кланялись и выдавали себя за мирных поселян.

Трудно сказать, кто был этот старик, но, судя по его рослой фигуре и неустрашимости, в нем можно было заподозрить старого китайского солдата.

30 июля

Хотя японские генералы условились с генералом Линевичем одновременно и совместно штурмовать большой город Тунчжоу и для этой цели выступить из Чжанцзяваня в 3 1/2 часа утра, однако японцы почему-то раздумали и снялись с бивака в 1 1/2 ночи, о чем известили начальника русского отряда. He желая утомлять своих солдат, генерал Линевич остался при прежнем решении и приказал поднять отряд в назначенное время.

Японцы рвались вперед.

В 4 часа утра японский авангард подошел к Тунчжоу и, не дожидаясь прибытия остальных союзных сил, взорвал вековые ворота города, которые были заперты. Японцы ворвались в ворота и сейчас же распространились по всему городу, нигде не встретя никакого сопротивления. Китайские войска еще за день и накануне бежали из города. Японские флаги были поставлены на всех воротах. Только у южных ворот я увидал китайскую стражу, вооруженную старинными ружьями и состоявшую из 10 человек; все они были переколоты японцами. Даотай и чиновники бежали. Большая часть жителей, которых, вероятно, было не менее 100 000, осталась жить в городе, запершись в своих домах и лавках.

В 8 часов утра подошли передовые русские войска и остановились биваком за городом, между южными и западными воротами, среди рощ, кукурузы и гаоляна.

Войти в город наши войска никак не могли бы, если бы было нужно, так как все городские ворота и дороги к ним были загромождены японскими орудиями и обозами.

Вообще Тунчжоу производит очень красивое впечатление, благодаря своим садам и рощам, в которых он утопает, благодаря древним 20-футовым стенам с башнями и бойницами, которыми он окружен, благодаря каналам и прудам, которые пересекают город под каменными и деревянными причудливыми мостами. Живописна главная улица, наполненная двухэтажными магазинами с яркими цветными и золочеными вывесками, пестрыми прилавками, пузатыми фонарями и высокими столбами с объявлениями и рекламами.

В день занятия Тунчжоу начальник штаба генерал-майор Василевский сам сделал рекогносцировку пути, по которому наши войска должны были пройти в Пекин. В 4 часа дня генерал выехал в сопровождении военного топографа подпоручика Сычугова, меня в качестве корреспондента и юнкера флота Гирса. Для охраны были взяты казаки.

Рекогносцировочный отряд прошел знаменитый мост Палицяо (Паликао, Балицяо), возле которого 600 человек французских войск и английская артиллерия разбили и обратили в бегство 40-тысячную китайскую армию летом 1860 года[86]. «Мост в восьми ли» (от Тунчжоу), как он называется по-китайски, пересекает канал, связывающий Тунчжоу с Пекином. Так как возле Тунчжоу река Пэйхо делает резкий поворот к северо-западу от Пекина, то этим самым была вызвана необходимость соединить Тунчжоу с Пекином каналом, идущим по прямой линии от востока на запад. До сих пор весь наш поход был сделан вдоль реки Пэйхо, которая до Янцуня была влево от нас, а от Янцуня — вправо. По реке Пэйхо шли на шаландах наши продовольственные транспорты, охраняемые стрелками и матросами. Для охраны противоположного берега был командирован 1-й батальон 10-го полка, шедший по той стороне реки с 1 японским батальоном. Хотя в день прибытия в Тунчжоу в наших войсках продовольствия хватало только на 1 день, но нужды в запасах особенной не было. По дороге было захвачено множество брошенного скота, несколько быков, баранов, кур, гусей. Были найдены запасы риса, пшена, а вокруг нас тянулись необозримые поля только что созревшей кукурузы. Для наших лошадей был всюду готов подножный корм. Несмотря на то что река Пэйхо делает значительные отклонения от того пути, по которому мы шли, однако наши шаланды быстро подвигались вперед на бичеве и на парусе и ожидались в Тунчжоу со дня на день. В Тунчжоу наше продовольствие должно было быть переложено на двуколки для дальнейшего движения на Пекин. В случае необходимости было предположено также пользоваться и каналом.