— С чем бороться?

— А разве деньги — это так уж плохо?

Первый вопрос задала Катя — просто так, из вежливости, надо же было как-то реагировать на говорливого старичка. Второй задал Белогуров, тоже вроде бы из вежливости…

— Деньги — это хорошо. Очень хорошо. Я вот работал всю свою жизнь, войну пережил, голод видел. А теперь мне дали нищенскую пенсию. И этого, возможно, скоро не дадут — потому что в доме нашем, как они нам говорят, видите ли, «общий финансовый кризис», однако, — старик кашлянул, — однако в моем возрасте, друзья мои, начинаешь умнеть, понимая, что деньги, даже если их очень-очень много, все равно не всемогущи. Они так, увы, и не смогут возвратить тебе…

— Чего же? — Белогуров обернулся. Вежливо улыбался. Но улыбка была какая-то.., замерзшая, что ли? Катя не находила более точного слова для этой жалкой гримасы, сломавшей линию его губ.

— Юности. Юности, Ваня, не вернут. Самого драгоценного нашего сокровища. — Старик вздохнул:

— Хотя вон Кикабидзе — люблю этого певца, хоть и тоже старик седой стал — поет: «Мои года — мое богатство».

— А-а, конечно, Максим Платонович. Юность — это славная вещь. — Белогуров отвернулся. Снова смотрел только на дорогу. Кате показалось, что он вроде хотел что-то услышать для себя лично, но так и не услышал. Чего же?

Когда они въехали в Гранатовый переулок — тихий и, как всегда, безлюдный, Катя мельком глянула в боковое зеркало, но черной «девятки» не увидела. Они вышли из машины. Белогуров вежливо подал Кате руку, затем заботливо высадил старика.

А черной колосовской «бандитки» все не было. Катя подумала: может, пробки Никиту задержали? Белогуров несколько раз позвонил в дверь галереи, однако никто не открывал. Тогда он полез за ключами.

— Одну минуту, извините, видимо, мой сотрудник куда-то отлучился.

Он наконец справился с замком, распахнул дверь, пропуская их в просторный сумрачный холл. Катя храбро перешагнула порог. Все как в тот раз: кожаная мебель, искусственная декоративная зелень, шкаф-купе, зеркала и эти роскошные фотоплакаты: грозный беломраморный Давид, этот юный убийца, обезглавивший великого Голиафа…

Дверь тихо захлопнулась — точно несокрушимые бронированные ворота. Дом снова стал похож своей неприступностью на банк или пункт обмена валюты. И в ту минуту, когда Катя уже не могла ее видеть, в переулке показалась черная «девятка». Проехала мимо продуктового магазина, мимо галереи — дальше, дальше и остановилась на углу.

Колосов приготовился к терпеливому и долгому ожиданию. Что он хотел узнать? В чем убедиться лично и окончательно? На эти вопросы он не мог ответить. Пока, После того их разговора с Катей он действительно сам предложил ей свою помощь — свое сопровождение на эту встречу, цель которой была для него по-прежнему смутна и неясна.

Он решил сопровождать Катю негласно, потому что… Да потому, что подобный способ проверки, предложенный Катей, в глубине души устраивал его гораздо больше, чем все «отработанные, специфические методы» Николая Свидерко. И хотя его не покидало чувство важности этой встречи, Колосов не чувствовал какой-либо опасности или угрозы.

Он был настолько уверен, что все будет у них с этим антикваром нормально, все разъяснится и все подозрения отпадут, что даже.., не взял с собой табельного оружия. Иван Белогуров, по его глубокому убеждению, был не тот человек, с которым нужно опускаться до того, чтобы разговаривать на языке пуль.

Время ожидания тянулось.., как? Медленно или быстро? Колосов тряхнул рукой с часами на запястье, щелкнул по циферблату. Проклятье, встали! Этого еще только не хватало! Сколько же времени прошло? Четверть часа? Двадцать минут? Что сейчас происходит в доме за наглухо запертой дверью?. Что делает Катя? О чем она сейчас разговаривает с этими людьми?

В конце переулка показалась синяя иномарка. «Форд». Он остановился у галереи. Из машины медленно вышел высокий темноволосый мужчина в джинсах и ослепительно белом модном свитере. Колосов насторожился — а это кто еще такой? Новоприбывший запер машину и рассеянно нажал на кнопку звонка. Вел он себя по-хозяйски. Нет ответа. Мужчина нажал на звонок снова, подождал. Отчего они не открывают ему так долго? Так и не дождавшись, мужчина полез в карман за ключами.

Почему они ему не открывают? Что там происходит в доме за этой бронированной дверью?

Колосов тоже вышел из машины. Не пора ли вмешаться? Вот сейчас этот тип откроет дверь своим ключом, и тогда под уместным предлогом, не вызывая подозрений, быть может, попробовать…

Но того, что произошло в следующую секунду, не ожидал никто. Первое слева окно второго этажа (все окна на втором в отличие от первого не были укреплены решетками) вдруг словно лопнуло изнутри. Стекла со звоном вылетели на мостовую. А вместе с этим стеклянным дождем на улицу вылетело и то, что высадило это «евроокно», — брошенная кем-то с чудовищной силой бронзово-фарфоровая настольная лампа. Из разбитого окна послышались истошные женские крики.

Колосов ринулся к двери. На бегу по привычке, отработанной годами, полез под куртку, где была кобура, но…

Перед тем как вместе с Катей покинуть управление, он сам снял кобуру с пистолетом, спрятал в сейф и запер. Ведь это были не те люди, с которыми нужно говорить языком пуль!

Тишина в доме. Катя не ожидала, что тут будет так тихо. Как в могиле. По ее представлениям, «Галерея Четырех» должна была работать, как и во все прежние дня. Однако ни продавцов, ни покупателей не было.

Белогуров (казалось, он и сам был удивлен и озадачен) на мгновение замешкался в холле.

— Прошу, проходите в гостиную, располагайтесь. Максим Платонович, вам чай или кофе?

— От кофейка, Ванечка, не откажусь. Помнишь, в прошлый раз ты меня баловал тем самым, что привез из.., ах, память проклятая, забыл откуда…

— А вам, Екатерина?

— Не беспокоитесь, Иван Григорьевич, что-нибудь…

Катя видела: Белогуров спрашивает все это машинально. А сам напряженно прислушивается… К чему? Тут такая мертвая тишина.

— Иван, а твоя основная коллекция по-прежнему здесь? — Старик указал на двери демонстрационного зала. Чувствовалось, что у Белогурова он ориентируется отлично.

— Да, почти. Кое-что я уже начал перевозить на свою новую квартиру.

— Вот как? Ты переезжаешь? А здесь кто же остается?

— Здесь…

Белогуров не договорил. Катя вздрогнула. Ей показалось? Что за странный звук такой — откуда-то сверху, что ли, со второго этажа, чердака, крыши? Словно глухой сдавленный вскрик. Или это кошки беснуются?

Она мельком глянула в окно. Благо штора одернута и через чугунные решетки виден кусок переулка у дома. Нет колосовской машины! Где же Никита? Может, остановился поодаль? Господи, есть ведь, наверное, какие-то правила негласного сопровождения — знать бы их только!

— Здесь останется мой компаньон. Да вы с ним знакомы, Максим Платонович, не раз по телефону общались. Ну-с, — Белогуров оглянулся по сторонам, — раз моих никого нет — самому придется кашеварить. Вы тут располагайтесь поудобнее. Екатерина, я сейчас принесу вам фоторепродукции альбома. Еще раз все внимательно посмотрите, если хотите. В принципе, фотографии дают почти полное впечатление, об этой вещи. А Максим Платонович сделает необходимые пояснения. А я пойду тем временем сварю нам всем кофе.