— Тогда тебе лучше прогнать её и с лица, потому что сонные глаза мало подходят к твоему наряду.

— Нравится? — Ксо повернулся вокруг своей оси, и шёлковое море заштормило.

— Красиво. Но я не совсем понимаю, зачем всё это.

— О, есть повод! — таинственно подмигнул кузен. — Видишь ли...

Стук. Сначала далёкий, но становящийся всё ближе. Очень похоже на звук шагов, если бы не одно странное обстоятельство: тот, кто шагает, словно делает это внутри, а не вовне. Помню, в первый раз мне стало страшно, когда чёткая сухая дробь эхом разлетелась по всему моему телу, до кончиков пальцев. Начиная со второго раза, я понял, что следует бояться не преддверия, а его последствий. Когда разы перевалили за пяток, самое первое появление хорошо изученного ощущения вызывало непреодолимое желание убраться подальше и от явления, и от его источника, но семейные узы, правила гостеприимства и прочие условности, отравляющие простоту жизни, не позволяли оставить без внимания визит родственника, горячо мной... Ненавидимого? Нет. Элрона невозможно ненавидеть, ему можно только удивляться.

Младший брат Ксо, последний из сыновей Тилирит, Элрон похож на собственную матушку только язвительностью, даже глаза, хоть и имеют зелёный оттенок, но с сильным уклоном в синеву, несвойственную Дому Крадущихся, а цвет волос моего второго кузена больше всего напоминает полированную сталь. Как-то однажды Магрит вскользь заметила, что внешность Элрон унаследовал от отца. А потом помолчала и с сожалением добавила: заточку ума тоже.

Надо сказать, сравнивать способность размышлять и делать выводы с лезвиями того или иного рода — любимое занятие моей сестрёнки. Так, Ксаррона она уподобляет стилету без граней, быстро, точно и беспрепятственно находящему цель. Тилирит в её понимании — изогнутая сапожная игла, проникающая через любую преграду без особых усилий. Элрон же — тяжёлый двуручный меч, падающий на жертву неотвратимо, но потому и часто промахивающийся. Что никогда, впрочем, не мешало мне оказываться именно в месте удара. Касательно моего ума Магрит заявила, что он больше всего похож на самую простую стальную полосу, но взятую за концы и скрученную: разрубить не сможет, проткнуть тоже, только медленно ввинтиться и, разбрасывая во все стороны ошмётки опыта, кое-как добраться до заветного знания...

Последний шаг звучит уже у самых стенок черепа, звонко отражаясь, но не отправляясь эхом гулять по пространству, которое в моей голове явно пустует, а останавливаясь и замирая до полного исчезновения. Потом слышится лёгкий треск ткани Пространства, разрываемой пришествием гостя, и в следующее мгновение Элрон уже стоит посреди комнаты, надменно морщась:

— Ты не предупреждал, что здесь будет ЭТО.

Обращение предназначалось, разумеется, Ксаррону, меня мой второй кузен предпочитал не замечать и именовать исключительно в третьем роде. В юности я то жутко злился из-за такого отношения, то переживал и обижался, но теперь должен признать: Элрон имеет право поступать так, как сам пожелает. К тому же он почти прав. Будучи драконом лишь наполовину, а с другой половиной определиться не смогу никогда, могу ли я всерьёз рассчитывать на уважение или хотя бы на снисхождение? Вряд ли. И потом, уважение нужно заслуживать. Служба же есть исполнение неких действий, приносящих пользу либо выгоду одной из сторон, а другой же стороной исполняющихся с рвением и прилежанием. Я охотно послужил бы на благо кузена, вот только случай не представлялся. И не представится, насколько могу судить.

— Эл, ты выглядишь просто волшебно! Будь уверен, отказа не последует.

Трудно не согласиться с Ксо — вид вновь прибывшего и правда впечатляет. Удивляет, впрочем, не меньше.

— Затеваете войну?

Не могу удержаться от любопытного вопроса, потому что тело Элрона скрыто под чем-то чешуйчатым, больше всего напоминающим броню. Если броня бывает настолько гибкой, чтобы позволять любое движение, разумеется.

Мои слова остаются без ответа, но если на любезность младшего из кузенов я не рассчитывал вовсе, то невнимание старшего слегка покоробило. Впрочем, вместо того чтобы разгонять сумерки моего невежества, Ксаррон укоризненно погрозил хмурому брату пальцем:

— Прошу, только без ссор! Сегодня они будут жестоко караться. Лично мной.

— Ты не объяснился.

— Насчёт чего? Ах, да... Ты плохо помнишь правила, Эл? Помимо Пред-Хранителей на церемонии должен присутствовать и Со-Хранитель. Тот, кто запомнит.

— У тебя не было другого выбора?

— Выбор у меня был. И я его сделал. — Кузен особенно подчеркнул тоном последнее слово.

Элрон изобразил на лице полнейшее презрение к моей персоне, к действиям старшего брата и к миру, допускающему такое безобразие, как необходимость пребывать в обществе недостойных.

— Позволю себе заметить, Ксо: выбор неудачный. Крепостью памяти ЭТО не отличается.

Право, раньше меня удостаивали больших насмешек и оскорблений, но почему-то именно сейчас, после долгого перерыва, я услышал в голосе второго кузена помимо недовольства, ехидства и прочих семейных качеств шуршание сухого песка, болезненно перекатывающегося в горле. Словно моя дырявая голова доставляет искреннее и несказанное огорчение... Странно. Насколько помню, ничем не успел досадить Элрону, по крайней мере в этой жизни. Да и в прошлой... Когда бы я успел, спрашивается? Если Ксо родился во Вторую Волну, допустим, в самом её начале, то его младший брат появился на свет настолько позже, что справедливо считается именно «младшим». Мы и встречаться не могли. Или могли? Нет не помню. А значит, правота насмешника несомненна: с памятью у меня дела обстоят огорчительно плохо.

— В самом деле, Ксо, если требуется что-то запомнить... Лучше обращаться не ко мне.

Изумрудные глаза вспыхнули яростью:

— Ты давно уже взрослый мальчик, Джер, так изволь вести себя подобающе!

— Взрослый? — нараспев переспросил Элрон. — Ах да, разумеется! Я совсем забыл, что пребывание в одном и том же облике заставляет плоть стареть слишком быстро. Но так можно умереть от старости, едва только вступив во взрослую жизнь, верно?

Я вовремя почувствовал, как привычно начинают каменеть скулы, и бросил все имеющиеся силы на то, чтобы успокоиться. Колкости кузена всегда находили щёлочку в обороне, сколько бы крепостных стен ни окружало моё сердце. А уж намёки на половинчатость, более тонкие, как только что высказанный, или совершенно грубые, как прежде, всегда успешно ранят меня. И теперь, пожалуй, даже сильнее. Дни действительно проходят, утекают через запруду, и неизвестно, как скоро опустеет отведённое мне озерцо. Возможно, очень скоро. Любой метаморф способен продлить своё существование вдвое, если не втрое, а драконы — тем более, но я-то лишь наполовину дракон...

Время оборотней течёт согласно законам природы только в изначальном облике, поэтому большинство предпочитают появляться на свет именно похожими на людей: всё-таки шесть-семь десятков лет — завидное превосходство над звериными годами. Однако в шкуре животного время течёт быстрее, что позволяет метаморфам не задумываться о заживлении ран, и если бы минуты «там» и «тут» складывались вместе, в одну общую жизнь, век любого оборотня заканчивался бы в том возрасте, что для человека считается юностью. Но боги в своём великодушии подарили своим двуликим детям возможность начинать сначала — каждое Обращение проходит, словно новая жизнь, когда же Обернувшийся возвращается в изначальный облик, мгновения, проведённые зверем, стираются из общей книги приходов и расходов. Если верно рассчитать промежутки между Обращениями, можно жить... Нет, не вечно, разумеется! Но очень долго. А драконы в этом смысле почти бессмертны.